НАСТОЯЩИЙ МАТЕРИАЛ ПРОИЗВЕДЕН, РАСПРОСТРАНЕН И НАПРАВЛЕН ИНОСТРАННЫМ АГЕНТОМ T-INVARIANT, ЛИБО КАСАЕТСЯ ДЕЯТЕЛЬНОСТИ ИНОСТРАННОГО АГЕНТА T-INVARIANT. 18+
«Все чаще приходит мысль о том, что до обрушения темниц можно не дожить»
Я хорошо понимаю, почему корреспонденты T-invariant в первую очередь указывают на два главных способа, с помощью которых они справляются со стрессом жизни и работы, когда идет война. В такой ситуации одним способом дожить до лучшего будущего оказывается еще большее погружение в науку, а другим — укрепление связей с теми, к кому и раньше было больше доверия.
Наука становится теперь не просто профессиональным занятием, но и средством отвлечься от мрачных условий существования.
При этом стресс способствует селекции человеческих контактов на основе критерия «свой–чужой». Характерно прекращение многих старых контактов, причем в разных формах начиная с практически незаметного исчезновения из сетевого общения и заканчивая вежливой просьбой больше не писать и не звонить.
В нашем вузе заметно изменилась повседневная жизнь. В первую очередь, бросается в глаза цифровизация всего и вся. Понемногу почти все формы прямого общения замещаются писанием и нажиманием на какие-то кнопки. Коммуникация офлайн резко сдулась.
Когда бываешь в вузе, видно, что жизнь ушла из коридоров, люди стараются не вступать в контакты, быстро пробегают и скрываются за какими-то дверями.
Прибегут на кафедру, быстро сделают свои обязательные дела — и бегом оттуда. Кафедральных посиделок больше практически нет; во всяком случае там, где кафедры большие и собраны сугубо по принципу предметной области, а не духовной близости. Взамен этого идет выстраивание личных сетей доверия. В этом есть важное отличие от обсуждений брежневских времен: работают не кухни, а группы в сетях. Два вопроса обсуждаются: как долго все это будет тянуться и зачем все это. При этом вопрос «как долго?» включает ожидание худшего («у них руки дойдут и до сетей»). Студенты меняются, кто-то по наивности, а кто-то по вредности становится помощником репрессирующих чиновников.
Вопрос же «зачем?» часто приводит к ответу, что «корабль рано или поздно утонет, так зачем его поддерживать».
Общий фон обсуждения этих вопросов таков: люди находятся в поиске самолегитимации, оправдания-обоснования. Почему я здесь, а не там? Что я могу сделать? Это похоже на поведение многих, кто остался в Германии конца 1930-х гг.
Как оправдать в своих глазах свое поведение? Это легче делается с опорой на доверительные разговоры с глазу на глаз. Тут возникает дополнительный слой защиты, в соцсетях это практически не обсуждается.
Это то, что касается жизни преподавателей в области социальных наук. В естественных науках немного по-другому, там, например, наблюдается замещение ушедших западных коллабораций сотрудничеством с китайцами и арабами. Обществоведы же по сравнению с ними в сильном минусе, так как «полковнику никто не пишет».
Что же делать обществоведам, если одиночество подпирает? Важно не сойти с ума, думая все время об одном.
В ходу «семейная терапия»: походы в кино, на концерты, коль скоро еще остается в репертуарах хорошее.
Наблюдения над просмотром последней киноверсии «Мастера и Маргариты» — публика самая разная, почти все идут смотреть, кроме тинэйджеров. Этнография поведения зрителей также интересная: все смотрят кино тихо и так же тихо потом выходят из зала.
Самый сильный, бросающийся в глаза подтекст фильма — и чувствуется, что и другие на это обращают внимание — образ Москвы, похожей на архитектурные проекты, которые делались для Нюрнберга 1930-х. Того Нюрнберга, который не состоялся, но виделся в футуристических образах.
Интересно и то, что народ повалил на просмотры сильней тогда, когда прошел слух о возможном завершении показа фильма. Так встречаются реальность и мир воображаемый, мир фантасмагорический и мир надежд и иллюзий.
Про иллюзии: среди людей, профессионально близких социальному анализу, интересно отметить две из них. Первая иллюзия была весной 2022 г., что «все это очень быстро кончится, и вернется status quo». Вторая возникла позже, когда стало понятно, что кошмар затягивается — ресурсы у «всего этого» рано или поздно кончатся, и вот тогда уж «темницы рухнут». Но и вторая иллюзия, кажется, ушла.
Все чаще приходят мысли о том, что до обрушения темниц можно не дожить. Это люди тоже между собой обсуждают, вспоминая при этом Иран, сравнивая ситуацию с Португалией или Испанией известных времен.
Что делать, когда иллюзии рушатся? Советскому поколению адаптироваться к нынешней ситуации легче, поскольку оно прошло известную школу чтения и говорения между строк. Молодые так не умеют. Этот жанр непростой, его так сразу не освоишь. Но мы плавали и знаем.
Однажды мы было вынырнули, подышали воздухом, а теперь опять нырнули.
Главная проблема вузов в том, что поколение тех, кому 60-70, постепенно уйдет. Те, кто помоложе, должны будут справляться с идеологическими ограничениями, но они не очень это умеют делать, и вот пример. Обратился ко мне человек из одного регионального вуза и говорит: «Вы же член редколлегии журнала? Может, дадите совет, а то что-то нашу статью не берут. «Пришлите ее мне» — отвечаю. И что я увидел? В тексте почти сразу пять-семь таких выражений, которые в нынешних реалиях запросто приведут к закрытию журнала, если статью принять.
Человеку около 55 лет, а опыта, как написать все то же самое, но безопасно, у него нет. И тут дело не в смелости или глупости, а в элементарной наивности, неопытности. Я помог, переписал пару страниц так, как мы, бывало, писали в 1970-е, когда умели «проходить между каплями дождя».
А в целом повседневность наша вузовская теперь такова, что я стараюсь часто на кафедру не приходить. Зачем, если можно заниматься наукой, участвовать в заседаниях и даже понемногу преподавать онлайн? В крайнем случае, пришел, отчитал свои лекции — и скорее домой. Все равно многие из тех, с кем было приятнее всего общаться, ушли или вовсе уехали.
19.04.2024