НАСТОЯЩИЙ МАТЕРИАЛ ПРОИЗВЕДЕН, РАСПРОСТРАНЕН И НАПРАВЛЕН ИНОСТРАННЫМ АГЕНТОМ T-INVARIANT, ЛИБО КАСАЕТСЯ ДЕЯТЕЛЬНОСТИ ИНОСТРАННОГО АГЕНТА T-INVARIANT. 18+
«Люди боятся и не готовы объединяться»
В своём вузе я постоянно наблюдаю расширение зоны замалчивания и страха. Особенно это чувствуется в публичном поле: когда проходит лекция, семинар или даже собрание коллег центра. Как говорит журналист Алексей Пивоваров, все всё понимают. Но в реальности ты никогда не знаешь, кто что понимает.
Большинство выбирает нейтральные, «политкорректные» формулировки, полунамёки или стратегию «лучше промолчать» из опасения, что кто-то может быть рьяными «патриотом», или сторонником СВО, или даже доносчиком.
Это сильно сокращает пространство для свободного диалога, общения, обмена чувствами, мыслями. И это ведёт к разрушению связей между людьми, к усилению чувства разделения.
Руководитель нашего центра — человек весьма интеллигентный, чрезвычайно хорошо образованный. Но я заметила, что во время регулярных совещаний он сознательно проговаривает позицию лояльности: «только не подумайте, что я чего-то там не одобряю». Он, скорее всего, не поддерживает СВО, но хочет снизить свои риски попасть под каток репрессий. В рабочем чате центра пару раз я заметила его открытое, демонстративное одобрение военных действий («Разумеется, кроме победы, мы ничего не можем желать нашей армии»). Симптоматично, что его поддержали всего несколько человек, а остальные не сочли нужным ничего сказать. Зачем это было? Чтобы, если кто-то решил посмотреть чат, удостоверился бы в его благонадёжности?
И тем не менее. Недавно у нас появились странные, на мой взгляд, встречи: известных людей приглашают выступить перед студентами. Но персонажи, как минимум, сомнительные, и при этом понятно, что с идеологической повесткой. У нас даже было совещание о том, как на эти встречи собирать студентов. Руководитель сказал, что эта инициатива спущена сверху и нам надо как-то её реализовать, чтобы не было вопросов к нашему вузу. Когда я сказала, что думала, это его инициатива, он посмотрел на меня глазами, в которых чуть ли не слёзы стояли, и сказал: «Вы правда про меня так думали? А вы давно меня знаете?». Мне стало неловко, я поняла, что, возможно, ему действительно принудительно поручили это взять на себя и что возможны реальные риски для нашего вуза и нашего центра. После совещания мы шли с коллегами и неформально обсуждали проблему, и я выяснила, что они также со скрипом ведут занятия по «Основам российской государственности», стараются адаптировать содержание в соответствии со своими представлениями и минимизировать бредовые разделы и идеологически заряженные темы. При этом они так же боятся доносов со стороны студентов, как и я. Для меня это было удивительно: я думала, что многие поддерживают попытки государства «проработать» студенческие головы. То есть никогда не знаешь, что каждый человек думает, каких убеждений придерживается. А когда все боятся их открывать перед другими, все застывают в общей подозрительности.
Со студентами многое приходится оставлять на полунамёках, на недомолвках, не говорить прямо, а это разрушает процесс коммуникации. Например, у нас тема — гражданское общество, и я говорю: «Давайте не будем об активности граждан в политической сфере, не будем о грустном». Сознательно сужаю спектр тем, потому что понимаю риски открытого разговора об этом. Спрашиваю: «Насколько развито в России гражданское общество?» Один студент говорит, что в стране всё задавлено, другой — что всё «суперпозитивно». Прошу последнего прокомментировать, и, оказывается, это был сарказм, и он таким образом согласился. А в начале курса, когда мы со студентами только начинали знакомиться, у нас был разговор про героев России. Я предложила посмотреть на определения, на визуальные образы в сети, на статистику присвоения званий. Но лишь немногие были готовы обсуждать то, что происходит сейчас. Большинство говорили про своих прадедов, которые воевали в ВОВ. Один студент рассказал про отца, который воевал в Чечне.
Как-то мы обсуждали со студентами признаки кризиса легитимности власти. Помимо прочего, я предлагала посмотреть статистику дел о дискредитации армии. Один парень, почувствовав, что я не одобряю этого закона, говорит: «А я считаю, что правильно, надо наказывать, пусть люди думают, что говорят».
Я говорю в шутку, чтобы подчеркнуть несоразмерность меры наказания и общественной опасности деяния: «Да давайте сразу головы рубить, чтобы не разговаривали». А он в ответ серьёзно: «Да, давайте».
Потом я подумала: какая же я дура, зачем я вообще завела этот разговор. Ведь этому студенту, особенно после случая с «Крокусом», ничего не стоит на меня «накапать». Чуть ли не впервые почувствовала реальный страх.
Если говорить о надежде на будущее, то позитивные сценарии не просматриваются. Единственный расчёт на то, что не будет дальнейшего ужесточения, хотя всё указывает на то, что эти надежды напрасны. Все силы, которые могли противостоять этому, уехали, посажены, запуганы. Люди боятся, не готовы объединяться, допустимых форматов солидарности чрезвычайно мало. Разве что общая скорбь, как на похоронах Навального. В этом смысле важна была акция «Полдень против Путина». После литургии я осталась на молебен и уже опаздывала на «Полдень», торопила детей. Одна прихожанка, увидев, что я в спешке, догадалась: «Ой, вы, наверное, тоже на полдень? И я хотела туда же». Даже в православной среде, которая всем кажется очень консервативной и прогосударственной, где батюшки подчас говорят «о «сатанинском Западе», можно встретить единомышленников. А ещё так здорово, когда в очереди на избирательном участке видишь своих студентов, коллег, и становится сразу понятно, почему они тут. С одним поговорили, с другим аж обнялись. С ними выдыхаешь. Ведь если они здесь, значит, можно говорить открыто. И после мы с одним студентом ходили обедать, говорили, кто что смотрит, делились своими соображениями о том, что происходит в вузе и в стране в целом.
16.05.2024