Путешествие белого рояля: чешский маршрут белой эмиграции

Новая рос­сий­ская поли­ти­че­ская эми­гра­ция, как и сто лет назад, нахо­дит­ся в поис­ках стра­те­гии куль­тур­но­го выжи­ва­ния. Русскоязычные интел­лек­ту­а­лы и тогда, и сей­час тяже­ло пере­жи­ва­ли кру­ше­ние сво­ей иден­тич­но­сти. T-invariant пооб­щал­ся с сотруд­ни­цей Post Bellum Мариной Добушевой, граж­дан­ским исто­ри­ком, кото­рая вос­ста­нав­ли­ва­ет про­ти­во­ре­чи­вый кон­текст эпо­хи после­ре­во­лю­ци­он­ной эми­гра­ции в Чехословакии, удив­ля­ю­щий парал­ле­ля­ми с сего­дняш­ним днем. 

Первая Республика
«Мы любили Россию, которую не знали»

С послед­ней тре­ти XIX сто­ле­тия в Богемии наби­ра­ла попу­ляр­ность мла­до­чеш­ская идео­ло­гия, частью кото­рой был неосла­визм. Неудивительно,  что в руко­вод­ство Первой Чехословацкой рес­пуб­ли­ки вошли выда­ю­щи­е­ся поли­ти­ки, кото­рые глу­бо­ко инте­ре­со­ва­лись Россией как круп­ней­шей сла­вян­ской дер­жа­вой. Премьер-министр Карел Крамарж (в про­шлом депу­тат Рейхсрата, авст­ро-вен­гер­ско­го пар­ла­мен­та) и вовсе меч­тал об объ­еди­не­нии Чехословакии с Российской импе­ри­ей. Однако пер­вый пре­зи­дент Томаш Гарриг Масарик и министр ино­стран­ных дел Эдвард Бенеш, буду­щий пре­зи­дент Чехословакии, были сто­рон­ни­ка­ми демо­кра­ти­че­ско­го запад­но­го пути.

Томаш Масарик до рево­лю­ции был частым гостем в России, наве­щал Льва Толстого, увле­кал­ся Достоевским и писал о нем. Во вре­мя Первой миро­вой вой­ны Масарик при­ез­жал зна­ко­мить­ся с жиз­нью плен­ных чехов — сол­дат авст­ро-вен­гер­ской армии, мно­гие из кото­рых пере­шли на сто­ро­ну России, дали клят­ву на вер­ность рос­сий­ско­му импе­ра­то­ру и вое­ва­ли в соста­ве Чехословацкого корпуса.

Сильное вли­я­ние на взгля­ды пре­мьер-мини­стра Карела Крамаржа ока­за­ла жена, с кото­рой он позна­ко­мил­ся в мос­ков­ских сало­нах в 1890 году. Надежда Николаевна Абрикосова-Хлудова, дер­жа­тель­ни­ца фило­соф­ско­го сало­на в Москве, была из бога­то­го купе­че­ско­го рода, вла­де­ла тек­стиль­ны­ми фаб­ри­ка­ми в Эстонии, а у ее мужа, про­мыш­лен­ни­ка Дмитрия Абрикосова, была в Москве кон­ди­тер­ская фаб­ри­ка, имев­шей ста­тус постав­щи­ка импе­ра­тор­ско­го дво­ра (сего­дня фаб­ри­ка им. П.А. Бабаева). Развод с мужем занял око­ло 10 лет, и сва­дьба с Крамаржем была отпразд­но­ва­на лишь в 1900 году на вил­ле Барбо, кото­рую Надежда Николаевна, выпуск­ни­ца факуль­те­та архи­тек­ту­ры в Сорбонне, постро­и­ла в Крыму рядом с Ливадийским двор­цом импе­ра­то­ра. А в даль­ней­шем она заня­лась стро­и­тель­ством рези­ден­ции рядом с праж­ским Градом, кото­рая впо­след­ствии ста­ла премьерской.

Многие чехи испы­та­ли разо­ча­ро­ва­ние в России после ее пора­же­ния в войне с Японией и подав­ле­ния рево­лю­ции 1905 года. Лучше все­го эти чув­ства выра­зил Томаш Масарик: «Все мы вырос­ли в русо­филь­стве; сла­вян­ское и рус­ское для нас как-то сли­ва­лось. Но эта наша любовь была стран­ной. Насколько стран­ной — про­яви­лось когда наши сол­да­ты попа­ли в рус­ский плен и жили потом в России рядом с рус­ски­ми. Мы люби­ли то, чего не виде­ли». Чехи обна­ру­жи­ли, что были влюб­ле­ны в иллю­зию, кото­рую полу­чи­ли вме­сте с при­вив­кой рус­ской куль­ту­ры, о роли кото­рой и сей­час так мно­го говорят.

Чешские легионеры
Они привезли из России русских жен и акварельные пейзажи

Чешские леги­о­не­ры, основ­ной кон­тин­гент кото­рых соста­ви­ли чехи, про­жи­вав­шие в то вре­мя в России, и чеш­ские граж­дане Австро-Венгрии, кото­рые во вре­мя Первой миро­вой вой­ны были захва­че­ны в плен рус­ской арми­ей и при­сяг­ну­ли импе­ра­то­ру Николаю II, тоже внес­ли вклад в русо­филь­ские настро­е­ния. Они раз­гля­де­ли в России не толь­ко убо­гие дерев­ни, но и пара­док­саль­ное сме­ше­ние высо­кой интел­лек­ту­аль­ной куль­ту­ры и удру­ча­ю­щей бед­но­сти. Многие леги­о­не­ры непло­хо рисо­ва­ли (это было частью домаш­не­го вос­пи­та­ния), и, вер­нув­шись в Чехословакию, изда­ли свои зари­сов­ки в виде откры­ток: «Картины жиз­ни и боев чехо­сло­вац­ких леги­о­не­ров».

А еще мно­гие из них жени­лись на рус­ских. Чехам очень нра­вил­ся тип рус­ской жен­щи­ны, вос­пи­тан­ной в пат­ри­ар­халь­ном обще­стве: они состав­ля­ли кон­траст сооте­че­ствен­ни­цам, сре­ди кото­рых тогда как раз наби­ра­ло силу дви­же­ние суф­ра­жи­сток, и уже в нача­ле XX века жен­щи­ны про­би­ва­лись, напри­мер, в Рейхсрат. Так что десят­ки эше­ло­нов, кото­рые в 1918-1920 годах с боя­ми про­би­ва­лись по Транссибирской маги­стра­ли к Владивостоку через всю охва­чен­ную Гражданской вой­ной Россию, были заня­ты семья­ми чехов, стре­мя­щих­ся вер­нуть­ся на родину.

Так, Микулаш Антонин Чила, леги­о­нер, началь­ник гар­ни­зо­нов Екатеринбурга, Красноярска, Иркутска и буду­щий гене­рал, женил­ся в Екатеринбурге на доче­ри ураль­ско­го про­мыш­лен­ни­ка Нине Круковской. А Карел Кутльвашр, воз­гла­вив­ший в 1945 году праж­ское вос­ста­ние, был женат с 1919 года на деви­це Елизавете Яковлевой, доче­ри инже­не­ра. Она была жен­ской писа­тель­ни­цей: у нее выхо­ди­ли рома­ны и сти­хи. В целом, сре­ди леги­о­нер­ских жен ред­ко мож­но было встре­тить про­стых дере­вен­ских кра­са­виц, в основ­ном это были интел­лек­ту­ал­ки. Для того, что­бы женить­ся на рус­ских, леги­о­не­ры долж­ны были при­ни­мать пра­во­сла­вие — тако­вы были усло­вия вре­ме­ни. Многие даже бра­ли вто­рое пра­во­слав­ное имя, как, напри­мер, Микулаш (Николай) Чила. После воз­вра­ще­ния леги­о­не­ров домой в Чехословакии воз­ник­ло мно­го пра­во­слав­ных приходов.

Главный пра­во­слав­ный храм в Чехии рас­по­ла­гал­ся в самом серд­це Праги, на Староместской пло­ща­ди, где петер­бург­ский князь Голенищев-Кутузов еще в 1870 году арен­до­вал собор свя­то­го Микулаша на сто­лет­ний срок. Сделал он это, пото­му что рус­ские мас­со­во езди­ли на воды — в Карлсбад (ныне Карловы Вары) и Мариенбад (Марианске-Лазне) — и князь хотел, что­бы в Праге «им было, где лоб пере­кре­стить». На вре­мя пере­хо­да к пра­во­слав­ной церк­ви в собо­ре сохра­ни­ли все като­ли­че­ское убран­ство: скульп­ту­ры и рос­пи­си, не при­ня­тые в пра­во­слав­ном обря­де, — но постро­и­ли цар­ские вра­та и иконостас.

Десятилетиями чеш­ское обще­ство было про­пи­та­но рус­ской куль­ту­рой, так что поч­ва для рус­ской эми­гра­ции была подготовлена.

Миссионеры демократии
В Праге воспитывали кадры для России, которая вот-вот освободится

Исход рус­ских в Чехословакию стал мас­со­вым к кон­цу Гражданской вой­ны — с 1920 года. Отвечая на него, Томаш Масарик раз­ра­бо­тал про­ект «Русской акции помо­щи», и с 1921 года эта госу­дар­ствен­ная про­грам­ма по при­ня­тию рос­сий­ской эми­гра­ции была запу­ще­на. Хотя изна­чаль­но она была рас­счи­та­на при­мер­но на 8 тысяч чело­век, к 1925 году ста­ло ясно, что чис­ло эми­гран­тов дости­га­ет при­мер­но 30 тысяч.

Российская диас­по­ра и в то вре­мя, по мне­нию вла­стей, пред­став­ля­ла опас­ность для госу­дар­ства, но по при­чи­нам, кото­рые отли­ча­ют­ся от обсуж­да­е­мых сего­дня. Приехавшие рос­си­яне были раз­но­пар­тий­ны­ми: каде­ты, мень­ше­ви­ки, эсе­ры, соци­а­ли­сты. Они при­нес­ли из России в Прагу свой спор и про­дол­жа­ли идей­ную граж­дан­скую вой­ну на чужой тер­ри­то­рии, гро­зя зара­зить сво­и­ми раз­но­гла­си­я­ми и чеш­ское обще­ство. Местные пра­вые под­дер­жи­ва­ли рос­сий­ских монар­хи­стов, левые — соци­а­ли­сти­че­ские пар­тии. В Чехословакии жила Екатерина Константиновна Брешко-Брешковская, быв­шая народ­ни­ца, кото­рую Керенский назвал «бабуш­кой рус­ской рево­лю­ции». Она бежа­ла из боль­ше­вист­ской России в чехо­сло­вац­ком эше­лоне. Местные левые бук­валь­но под­ни­ма­ли ее на щит. Вслед за вол­ной вер­нув­ших­ся леги­о­не­ров, при­е­ха­ли офи­це­ры Белой армии, и у них были те же пси­хо­ло­ги­че­ские про­бле­мы людей, про­шед­ших войну.

Недавние жите­ли одной импе­рии груп­пи­ро­ва­лись по наци­о­наль­но­му при­зна­ку. Было мно­го хоров — они хоро­шо дели­лись по язы­ку. В хоре Александра Архангельского (он уже ста­ри­ком выехал из России) было сто чело­век, кото­рые испол­ня­ли рус­ские пес­ни и роман­сы, а сам Архангельский делал аран­жи­ров­ки — это име­ло боль­шой успех. Грузинские пля­со­вые ансам­бли под­ра­ба­ты­ва­ли в ресто­ра­нах и высту­па­ли в домах куль­ту­ры. Однако объ­еди­не­ния эми­гран­тов, несмот­ря на бога­тую куль­тур­ную жизнь, не было.

И в этом плане нынеш­няя эми­гра­ция носит все чер­ты раз­роз­нен­но­сти про­шло­го века, при том, что умом и тогда, и сей­час все пони­ма­ли и пони­ма­ют необ­хо­ди­мость объединения.

Томаш Масарик стре­мил­ся напра­вить энер­гию рос­сий­ской диас­по­ры в мир­ное рус­ло. По его задум­ке «Русская акция помо­щи» долж­на была вклю­чить в некий про­цесс все раз­но­пар­тий­ные и раз­но­воз­раст­ные слои рос­сий­ской эми­гра­ции, в кото­рой доми­ни­ро­ва­ли быв­шие офи­це­ры Белой армии. Для это­го он при­вле­кал мос­ков­скую и питер­скую про­фес­су­ру, инже­не­ров и науч­ных работ­ни­ков. Эмигрантам, нахо­див­шим­ся в тяже­лом мате­ри­аль­ном поло­же­нии, чехо­сло­вац­кое госу­дар­ство пред­ла­га­ло учить­ся — в любом воз­расте: от 18 до 60 — что поз­во­ля­ло полу­чить сти­пен­дию и малень­кую, но отдель­ную ком­на­ту в худо­бин­це. Одним из глав­ных орга­ни­за­то­ров обу­че­ния сту­ден­тов в рам­ках «Русской акции помо­щи» стал про­фес­сор Алексей Степанович Ломшаков, изоб­ре­та­тель, создав­ший цен­тра­ли­зо­ван­ную систе­му отоп­ле­ния на Путиловских заво­дах. Масарик лич­но при­гла­сил его в Чехословакию, где Ломшаков мно­го лет читал курс по паро­вым кот­лам в Чешском выс­шем тех­ни­че­ском учи­ли­ще и кон­суль­ти­ро­вал заво­ды Шкода.

В архи­ве, кото­рый сей­час нахо­дит­ся в праж­ской Славянской биб­лио­те­ке, сохра­нил­ся спи­сок вещей, пола­гав­ших­ся каж­до­му тако­му сту­ден­ту: десять белых руба­шек, один костюм и одни ботин­ки в год и раз в два года — паль­то. Анастасия Копршивова пишет, что, в отли­чие, напри­мер, от Франции, в Чехословакии бла­го­да­ря этой про­грам­ме прак­ти­че­ски не было без­дом­ных рос­сий­ских эмигрантов.

Масарик счи­тал, что уче­ба — един­ствен­ный вер­ный путь инте­гра­ции и отка­за от поли­ти­че­ской скло­ки. Самим эми­гран­там раз­ре­ша­ли откры­вать уни­вер­си­те­ты, кото­рые рабо­та­ли по доре­во­лю­ци­он­ным учеб­ным про­грам­мам. Даже юрис­пру­ден­ции про­дол­жа­ли учить на рус­ском язы­ке, посколь­ку Масарик был уве­рен, что власть боль­ше­ви­ков не про­дер­жит­ся дол­го: «“Русская акция помо­щи” — это спо­соб, с помо­щью кото­ро­го вни­ма­ние эми­гра­ции будет направ­ле­но на полез­ную дея­тель­ность во имя буду­ще­го России». В Праге вос­пи­ты­ва­ли кад­ры для России, кото­рая вот-вот осво­бо­дит­ся, но это­го так и не произошло.

Зато мно­гие из тех, кто настой­чи­во искал про­фес­си­о­наль­ной реа­ли­за­ции, учил­ся и осва­и­вал чеш­ский язык, выстра­и­ва­ли вполне успеш­ную карье­ру. Так инже­нер Евгений Туманов, полу­чив по про­грам­ме помо­щи спе­ци­аль­ность инже­не­ра, при­ни­мал уча­стие в стро­и­тель­стве праж­ской город­ской биб­лио­те­ки на Марианской пло­ща­ди. А инже­нер, Владимир Попов, быв­ший дирек­тор Семеновских заво­дов в России, воз­гла­вил кон­струк­тор­ское бюро заво­дов Шкода и быст­ро раз­бо­га­тел на роя­л­ти от выпус­ка запа­тен­то­ван­но­го им аппа­ра­та для скру­чи­ва­ния сигарет.

Однако уже в кон­це 1920-х годов чехо­сло­вац­кое обще­ство ста­ло огра­ни­чи­вать мигран­тов. Вышел закон об охране рын­ка тру­да, по кото­ро­му, напри­мер, окон­чив­шие меди­цин­ский инсти­тут эми­гран­ты, мог­ли рабо­тать в орди­на­ции толь­ко в дерев­нях или неболь­ших городах.

Деревенские имперцы
«Если три русских собрались вместе, они будут издавать газету»

Сейчас мы назы­ва­ем Прагу мощ­ным цен­тром эми­гра­ции. Но тогда выход­цы из Российской импе­рии вос­при­ни­ма­ли ее как про­вин­цию. Чехословакия и прав­да нахо­ди­лась на высел­ках Австро-Венгерской импе­рии. Если обра­тить взгляд на тыся­че­лет­нюю рези­ден­цию чеш­ских коро­лей — Пражский Град, то в 1918 году, когда он пере­шел в веде­ние пре­зи­ден­та Чехословакии, там рос­ла тра­ва по пояс. Это был забро­шен­ный архи­тек­тур­ный ком­плекс, кото­рый вос­ста­нав­ли­вал Масарик. Поэтому тогда, да и сей­час тоже, для рос­сий­ских интел­лек­ту­а­лов гораз­до при­вле­ка­тель­нее были Берлин и Париж, а для воен­ных — тер­ри­то­рия нынеш­ней Сербии, посколь­ку там раз­ме­щал­ся штаб рус­ской армии.

Хорошо обра­зо­ван­ные рос­сий­ские эми­гран­ты ста­ли осно­вой мест­ной интел­ли­ген­ции, кото­рой в юной рес­пуб­ли­ке был явный недо­ста­ток. Вместе с тем, они зача­стую отно­си­лись к окру­жа­ю­щей дей­стви­тель­но­сти с неко­то­рым высо­ко­ме­ри­ем. Бытовал анек­дот: «Если три рус­ских собра­лись вме­сте, они будут изда­вать газе­ту». Поэтому мно­гие эми­гран­ты не учи­ли чеш­ский язык, кото­рый им казал­ся абсо­лют­но пти­чьим. Зато они пре­крас­но гово­ри­ли на немец­ком и фран­цуз­ском, и это­го было доста­точ­но для обще­ния в интел­лек­ту­аль­ной среде.

Снимать в Праге жилье мно­гим эми­гран­там было не по кар­ма­ну. Студенты, кото­рые не хоте­ли жить в худо­бин­це, или у кого обра­зо­вы­ва­лась семья, сели­лись в малень­ких дерев­нях, вдоль желез­но­до­рож­ных веток, пото­му что биле­ты на поезд были дешев­ле трам­вай­ных, и вдо­ба­вок поез­да при­бы­ва­ли на вок­зал Вильсона — сра­зу в самый центр Праги.

В малень­кой деревне Мокропсы к юго-запа­ду от Праги, на 800 чело­век мест­но­го насе­ле­ния, при­хо­ди­лось до 1300 рус­ских эми­гран­тов. Деревенским жите­лям было выгод­но сда­вать им ком­на­ты. Правда, рус­ские часто не пла­ти­ли в срок или съез­жа­ли без пре­ду­пре­жде­ния. Для очень регла­мен­ти­ро­ван­но­го и вос­пи­тан­но­го нем­ца­ми чеш­ско­го обще­ства это было непри­выч­но. Сохранились вос­по­ми­на­ния хозя­ев, кото­рые сда­ва­ли жилье, домо­вые кни­ги, в кото­рых реги­стри­ро­ва­ли съем­щи­ков, а так­же вос­по­ми­на­ния Марины Цветаевой о жиз­ни в сосед­ней деревне Вшеноры. Анастасия Копршивова соста­ви­ла любо­пыт­ную таб­ли­цу, харак­те­ри­зу­ю­щую, как чехи вос­при­ни­ма­ли рус­ских, а рус­ские чехов.

Возвращенцы
Они везли с собой белый рояль, но оказались в полях Узбекистана

СССР нужен был пиар сво­е­го госу­дар­ства ново­го типа. Поэтому аген­ты НКВД уго­ва­ри­ва­ли пред­ста­ви­те­лей рус­ской эми­гра­ции — осо­бен­но с миро­вым име­нем — вер­нуть­ся. Многих скло­нил к отъ­ез­ду Сергей Эфрон, муж Марины Цветаевой, они вме­сте с Константином Родзевичем учи­лись в Карловом уни­вер­си­те­те и в какой-то момент ста­ли рабо­тать на НКВД, а впо­след­ствии пере­бра­лись в Париж. Родзевичу уда­лось разыг­рать шах­мат­ную пар­тию: завер­шив роман с Цветаевой, он в 1925 году женил­ся на Муне Булгаковой, доч­ке бого­сло­ва Сергия Булгакова, кото­ро­го как раз в это вре­мя при­гла­си­ли воз­гла­вить Парижскую семи­на­рию. Во фран­цуз­ской сто­ли­це сло­жи­лась ком­па­ния: Сергей Эфрон, Марина Цветаева, гене­рал Николай Скоблин и Надежда Плевицкая, его супру­га. Все они, кро­ме Цветаевой, рабо­та­ли на НКВД и были при­част­ны к таким пре­ступ­ле­ни­ям, как похи­ще­ние гене­ра­ла Евгения Миллера, пред­се­да­те­ля Российского обще­во­ин­ско­го сою­за, кото­рый про­ти­во­дей­ство­вал «Союзу воз­вра­ще­ния на роди­ну», кото­рый воз­глав­лял Сергей Эфрон.

Входил в этот круг и лите­ра­тор Алексей Эйснер. Воспользовавшись «Русской акци­ей помо­щи» Масарика, он посту­пил на фило­соф­ский факуль­тет Карлова уни­вер­си­те­та, но бро­сил его, неко­то­рое вре­мя нищен­ство­вал в Праге, и вско­ре стал убеж­ден­ным совет­ским аген­том. Его пред­вку­ше­ние рос­сий­ско­го втор­же­ния в Европу отра­зи­лось в сти­хо­тво­ре­нии «Конница», кото­рое в 1929 году опуб­ли­ко­вал праж­ский жур­нал «Русская воля». В Париже он при­со­еди­нил­ся к Эфрону в «Союзе воз­вра­ще­ния на роди­ну». Такие сою­зы ста­ли появ­лять­ся в раз­ных стра­нах после Гражданской вой­ны при уча­стии совет­ских спец­служб и обыч­но с одоб­ре­ния мест­ных вла­стей, желав­ших побыст­рее изба­вить­ся от бежен­цев. Однако на родине, несмот­ря на при­ня­тые для вида декре­ты об амни­стии участ­ни­ков Белого дви­же­ния, боль­шин­ство из десят­ков, если не сотен тысяч репа­три­ан­тов под­верг­лись поли­ти­че­ским репрессиям.

Несмотря на сотруд­ни­че­ство с совет­ской вла­стью не избе­жа­ли репрес­сий и Эфрон с Эйснером. Первый по воз­вра­ще­нии полу­чил сна­ча­ла дачу НКВД и через неко­то­рое вре­мя вызвал к себе Марину Цветаеву с детьми, но вско­ре после их при­ез­да был аре­сто­ван и при­го­во­рен к рас­стре­лу. Причем в чис­ле про­чих сви­де­тель­ство­вать про­тив него заста­ви­ли его соб­ствен­ную дочь Ариадну, тоже репрес­си­ро­ван­ную. Эйснер ока­зал­ся удач­ли­вее и полу­чил лишь 8 лет лаге­рей и столь­ко же ссылки.

Впрочем, не все исто­рии воз­вра­ще­ния закан­чи­ва­лись лаге­ря­ми. С нача­лом «отте­пе­ли» в СССР из Чехословакии бла­го­по­луч­но вер­ну­лась семья Евгения Чирикова, кото­рый каде­том вое­вал в Белой армии, поте­рял ногу и с огром­ным тру­дом вырвал­ся из России в 1922 году. Русские эми­гран­ты за гла­за зва­ли его «хро­мой барин». У его отца, писа­те­ля Е.Н. Чирикова было пяте­ро детей. Всех их он пытал­ся вывез­ти, в том чис­ле, и послед­ни­ми суда­ми из Крыма с арми­ей Врангеля. Еще несо­вер­шен­но­лет­ний Евгений в это вре­мя лежал в гос­пи­та­ле на Кубани. Отец оби­вал поро­ги доби­ва­ясь раз­ре­ше­ния взять сына на пору­ки, а его супру­га, актри­са МХАТа, «одев­шись поде­мо­кра­тич­нее» на теле­ге поеха­ла разыс­ки­вать сына в отда­лен­ной ста­ни­це. Но в гос­пи­та­ле уже побы­ва­ли крас­ные. Они доби­ва­ли ране­ных при­кла­да­ми. Евгений выжил, но ему раз­дро­би­ли ногу, нача­лась ган­гре­на и при­шлось делать ампу­та­цию. Уже ока­зав­шись в Европе, Евгений учил­ся в Париже, рабо­тал в Праге радио­ин­же­не­ром и женил­ся на доч­ке инже­не­ра Попова — того само­го, кото­рый изоб­рел аппа­рат для скру­чи­ва­ния сига­рет. Хотя они все зна­ли о боль­ше­ви­ках — отец Евгения был зна­ме­нит в Чехии сво­и­ми кни­га­ми сре­ди кото­рых авто­био­гра­фи­че­ский роман «Зверь из без­дны» — они все же реши­ли вер­нуть­ся. Дочка Попова с хро­мым бари­ном вез­ли с собой белый рояль, но в ито­ге ока­за­лись в узбек­ском сов­хо­зе вме­сте с дру­ги­ми воз­вра­щен­ца­ми. Как выяс­ни­лось поз­же, их при­вез­ли туда по ошиб­ке вме­сто сбор­щи­ков хлопка.

СМЕРШ
Закат первой русской эмиграции

По сохра­нив­шим­ся вос­по­ми­на­ни­ям, к кон­цу Второй миро­вой вой­ны мест­ным пра­во­слав­ным свя­щен­ни­кам — архи­епи­ско­пу Сергию Королеву, архи­манд­ри­ту Исаакию Виноградову, кото­рый потом попал в ГУЛАГ, и отцу Михаилу Васнецову (сыну худож­ни­ка Васнецова) — паства пред­ла­га­ла бежать. Им орга­ни­зо­ва­ли воз­мож­ность отъ­ез­да в Америку. Но свя­щен­ни­ки отве­ти­ли: «Нет, мы будем со сво­ей паст­вой до кон­ца», — они его предвидели.

Небольшое чис­ло эми­гран­тов, в основ­ном это уче­ные и изоб­ре­та­те­ли, у кото­рых были нала­же­ны про­фес­си­о­наль­ные свя­зи с кол­ле­га­ми в дру­гих стра­нах, уеха­ли в послед­нюю мину­ту в Америку и Канаду. Но боль­шин­ство оста­лось — им было неку­да бежать.

СМЕРШ вошел в Прагу с уже гото­вы­ми спис­ка­ми. Его бой­цы, зво­ня в квар­ти­ру, обра­ща­лись с прось­бой: напри­мер, совет­ским сол­да­там нуж­но помочь что-то пере­ве­сти. К уже упо­мя­ну­то­му инже­не­ру Евгению Туманову при­шел зна­ко­мый сту­дент, оде­тый в совет­скую воен­ную фор­му, и попро­сил помочь в вос­ста­нов­ле­нии раз­ру­шен­но­го моста. Но после таких при­гла­ше­ний люди уже нико­гда не воз­вра­ща­лись. Допрашивали эми­гран­тов на ули­це Делострелецкой, д. 11, где до того раз­ме­ща­лось геста­по. Самому моло­до­му из аре­сто­ван­ных было 19 лет, — он про­ви­нил­ся лишь тем, что у него была рус­ская фами­лия. Самому пожи­ло­му — кня­зю Долгорукому — 89. Товарными ваго­на­ми белую эми­гра­цию отправ­ля­ли в Сибирь, в лагеря.

11 мая 1945 года был аре­сто­ван Владимир Трифильевич Рафальский, кото­рый вплоть до при­зна­ния Чехословакией Советского Союза в 1934 году сохра­нял пози­цию кон­су­ла рос­сий­ско­го вре­мен­но­го пра­ви­тель­ства, имел кон­суль­ский каби­нет и очень актив­но помо­гал рус­ским эмигрантам.

Николай Келин, выпуск­ник меди­цин­ско­го инсти­ту­та, быв­ший офи­цер Белой армии, из-за огра­ни­че­ния най­ма рус­ских выпуск­ни­ков в боль­ших горо­дах, рабо­тал в деревне, и тоже был аре­сто­ван в 1945-м. Однако ему повез­ло: НКВД-шник, кото­рый его допра­ши­вал, был, как и Келин, из каза­ков, Келин, пода­рил ему свой сбор­ник сти­хов о каза­че­стве, издан­ный в Праге, и тот по-тихо­му его отпустил.

Всего с 11 по 13 мая 1945 года аре­сто­ва­ли око­ло 1000 чело­век — глав­ных пер­со­на­жей эми­грант­ской жиз­ни. Большинство из них име­ли выс­шее обра­зо­ва­ние, но пло­хо гово­ри­ли по-чеш­ски и ску­ча­ли по России. Выяснить сего­дня реаль­ное чис­ло жертв не пред­став­ля­ет­ся воз­мож­ным: до при­зна­ния СССР в 1934 году эми­гра­ция жила с нан­се­нов­ски­ми пас­пор­та­ми, а после долж­на была выби­рать меж­ду граж­дан­ством Чехословакии и СССР. Но и чеш­ское граж­дан­ство не спа­са­ло от пре­сле­до­ва­ний. В совет­ских лаге­рях умер­ло око­ло 400 чело­век с чеш­ским граж­дан­ством, семьям кото­рых потом уда­лось добить­ся выпла­ты ком­пен­са­ций от пра­ви­тель­ства Чехии.

Прав ока­зал­ся ока­зал­ся Эдуард Бенеш: «Эмиграция нико­гда не воз­вра­ща­лась на поли­ти­че­ские места, с кото­рых ушла». Можно ли это спро­еци­ро­вать на нынеш­нюю эмиграцию?

Рассказывала: МАРИНА ДОБУШЕВА
Записали и обра­бо­та­ли: МАРИНА ШТЕЙНБЕРГ и АЛЕКСАНДР СЕРГЕЕВ

Александр Сергеев, Марина Добушева, Марина Штейнберг  26.06.2023

Гражданская война, репрессии, Русская акция помощи, Чехия, эмиграция