Нормальная война. Как массовое убийство меняет сознание людей и их представления о норме

НАСТОЯЩИЙ МАТЕРИАЛ ПРОИЗВЕДЕН, РАСПРОСТРАНЕН И НАПРАВЛЕН ИНОСТРАННЫМ АГЕНТОМ T-INVARIANT, ЛИБО КАСАЕТСЯ ДЕЯТЕЛЬНОСТИ ИНОСТРАННОГО АГЕНТА T-INVARIANT. 18+

После 24 фев­ра­ля 2022 и 7 октяб­ря 2023 для мно­гих людей вой­на пере­ста­ла быть частью ново­стей, не име­ю­щих к их жиз­ни пря­мо­го отно­ше­ния. На фоне этих собы­тий и очень раз­но­го к ним отно­ше­ния Исследовательский центр «Коллективное дей­ствие», извест­ный сво­и­ми иссле­до­ва­ни­я­ми в обла­сти город­ской поли­ти­ки, про­вел откры­тую дис­кус­сию «Нормализация зла». Приглашенными спе­ци­а­ли­ста­ми в дис­кус­сии высту­пи­ли гео­граф-урба­нист, соос­но­ва­тель ком­па­нии Habidatum Алексей Новиков, при­гла­шен­ный иссле­до­ва­тель Ариэльского уни­вер­си­те­та, быв­ший декан факуль­те­та социо­ло­гии Московской выс­шей шко­лы соци­аль­ных и эко­но­ми­че­ских наук (Шанинки) Виктор Вахштайн и пре­по­да­ва­тель ком­му­ни­ка­ции, пуб­лич­ной речи и ино­стран­ных язы­ков, быв­ший руко­во­ди­тель пиар-служ­бы одной из круп­ней­ших неф­тя­ных ком­па­ний Григорий Огибин.

— Нам хоте­лось понять, какие дей­ствия и какие прак­ти­ки при­во­дят к тому, что вой­на кажет­ся не толь­ко явле­ни­ем, от кото­ро­го невоз­мож­но уйти, но и явле­ни­ем нор­маль­ным, а ино­гда даже необ­хо­ди­мым, — пояс­ня­ет Артем Никитин, член коман­ды «Коллективное дей­ствие», веду­щий встре­чи. — А с дру­гой сто­ро­ны, хоте­лось осмыс­лить, как вой­на из экс­тра­ор­ди­нар­но­го собы­тия ста­но­вит­ся рути­ной, повсе­днев­но­стью, что при этом про­ис­хо­дит в обще­стве и надо ли сопро­тив­лять­ся рути­ни­за­ции вой­ны и при­вы­ка­нию к ней. Мы виде­ли, как малень­ки­ми шага­ми каме­ры в мос­ков­ском мет­ро из инстру­мен­та без­опас­но­сти и ком­фор­та пре­вра­ти­лись инстру­мент слеж­ки и над­зо­ра. Незаметные дей­ствия, неболь­шие шаж­ки при­во­дят зача­стую к гло­баль­ным послед­стви­ям. Мне кажет­ся, что вой­ну России и Украины сде­ла­ли воз­мож­ной анти­де­мо­кра­ти­че­ские прак­ти­ки, поли­ти­че­ские репрес­сии, поли­ти­че­ские убий­ства, слеж­ка и тоталь­ный кон­троль, в том чис­ле над медиа.

Норма, рутина, война

Алексей Новиков, начи­ная дис­кус­сию, при­звал раз­де­лять тяго­ты вой­ны для кон­крет­но­го чело­ве­ка и суще­ство­ва­ние вой­ны как нор­мы в целом:

Война — это печаль­ная обще­ствен­ная нор­ма, к кото­рой мы при­вык­ли. Не зря она закреп­ле­на в меж­ду­на­род­ных согла­ше­ни­ях и кон­вен­ци­ях по пово­ду обра­ще­ния с плен­ны­ми, пра­вил веде­ния вой­ны в целом.

Но это, на взгляд спи­ке­ра, не зна­чит, что мы счи­та­ем нор­мой смерть людей или бом­беж­ки горо­дов. Алексей напом­нил участ­ни­кам встре­чи наблю­де­ние Ильи Эренбурга в кни­ге «Необычайные похож­де­ния Хулио Хуренито и его уче­ни­ков» о парал­лель­ном суще­ство­ва­нии вой­ны и мир­ной жиз­ни. В вой­нах вплоть до Первой миро­вой сра­же­ния мог­ли идти, не пре­пят­ствуя ком­му­ни­ка­ци­ям мир­ной жиз­ни: рядом с лини­ей фрон­та спо­кой­но про­хо­ди­ли пас­са­жир­ские поез­да и эки­па­жи. Даже в годы Первой миро­вой вой­ны гер­ман­ские стра­хо­вые ком­па­нии исправ­но выпла­чи­ва­ли ком­пен­са­ции зара­нее застра­хо­вав­ше­му в Германии свой флот Российскому пра­ви­тель­ству за каж­дый потоп­лен­ный в бою немец­ким фло­том рос­сий­ский корабль. Честь выпол­не­ния биз­нес-обя­за­тельств была выше воен­но­го пат­ри­о­тиз­ма. Сейчас такая ситу­а­ция почти невоз­мож­на. Война при­об­ре­та­ет тоталь­ный харак­тер, армии ста­но­вят­ся похо­жи друг на дру­га не толь­ко по типам воору­же­ний, но и по уни­фор­ме, кото­рая сво­им цве­том и покро­ем не раз­де­ля­ет про­ти­во­бор­ству­ю­щие сто­ро­ны, а мас­ки­ру­ет их, делая их отли­чия сла­бо­раз­ли­чи­мы­ми. Ну, и глав­ное — появ­ля­ет­ся ору­жие мас­со­во­го пора­же­ния, кото­рое пред­на­зна­че­но для уни­что­же­ния не толь­ко войск, но и мир­но­го населения.

Алексей Новиков

Обсуждая нор­ма­ли­за­цию вой­ны, на взгляд Алексея Новикова, сто­ит выде­лять три темы. Первая — рути­ни­за­ция вой­ны. Хорошим при­ме­ром для это­го, по мне­нию Алексея, могут слу­жить две­на­дцать рус­ско-турец­ких войн, кото­рые про­хо­ди­ли с неболь­ши­ми пере­ры­ва­ми в пери­од с XVI века по XX. В рос­сий­ских свет­ских сало­нах эти вой­ны про­сто пере­ста­ли заме­чать, они если и были темой раз­го­во­ров, то не тра­ги­че­ской, а рутин­ной. В Европе ситу­а­ция была похо­жей. Эккерман в «Разговорах с Гете» при­зна­ет­ся, что за вре­мя затяж­ной пози­ци­он­ной вой­ны в Нидерландах он обо­шел мно­же­ство гол­ланд­ских музеев и рез­ко про­дви­нул­ся в сво­ем пони­ма­нии искус­ства. Такая рути­на вой­ны, воз­мож­но, пре­вра­ти­ла ее в сво­е­го рода «нор­маль­ные» обсто­я­тель­ства жиз­ни, пояс­ня­ет он.

Вторая — геро­иза­ция или роман­ти­за­ция вой­ны. В первую оче­редь такое про­ис­хо­дит с осво­бо­ди­тель­ны­ми войнами.

— В России, так уж сло­жи­лось, все наи­бо­лее зна­чи­тель­ные и тяже­лые вой­ны были либо на восто­ке, либо на запа­де стра­ны. И они ока­зы­ва­лись раз­ру­ши­тель­ны­ми для суще­ству­ю­ще­го на тот момент в стране режи­ма. Рутиной такие вой­ны нико­гда не ста­но­ви­лись, что вой­на 1812 года, рус­ско-япон­ская вой­на 1905 года или оте­че­ствен­ная вой­на 1941-45 годов. Романтика осво­бож­де­ния или горечь про­иг­ры­ша транс­фор­ми­ро­ва­ли вой­ну в леген­дар­ную эпопею.

И тре­тье — вой­на как сти­хий­ное бед­ствие. На этом пред­став­ле­нии дер­жат­ся упро­щён­ные паци­фист­ские прак­ти­ки: вой­на — это ненор­маль­но, невы­но­си­мо и неудоб­но — ее нуж­но сроч­но пре­кра­тить, неза­ви­си­мо от того, кто в ней прав, кто вино­ват. В такой поста­нов­ке неваж­но, кто на какой сто­роне, и что «силы добра» могут про­иг­рать, глав­ное толь­ко, что­бы вой­на закон­чи­лась поско­рее. По мне­нию Алексея, это печаль­ная прак­ти­ка. Такое отно­ше­ние дер­жит­ся на упро­щен­ном отно­ше­нии к войне как к фак­то­ру неудоб­ства. То есть глав­ное — изба­вить­ся от неудобств вой­ны любой ценой, в том чис­ле забыв о про­бле­мах, ее вызвавших.

— Что про­ис­хо­дит после того, как город раз­ру­шен? Сама пла­ни­ров­ка, при­выч­ные риту­а­лы, в том чис­ле поезд­ки на рабо­ту, похо­ды в мага­зин и так далее, вынуж­да­ют город вос­ста­нав­ли­вать­ся, — при­во­дит при­мер из урба­ни­сти­ки Новиков. — Зрелище раз­ру­шен­но­го и депо­пу­ли­ро­ван­но­го горо­да — одно из самых страш­ных. Может вы виде­ли забро­шен­ный город Фамагуста на Кипре? Он пуга­ет не мень­ше, чем Мариуполь или Грозный после бом­бе­жек. Быстрое вос­ста­нов­ле­ние иска­ле­чен­но­го вой­ной горо­да очень важ­но. Но, с дру­гой сто­ро­ны, энту­зи­азм по пово­ду нала­жи­ва­ния мир­ной жиз­ни может затмить стрем­ле­ние к побе­де в войне, стать зна­ком без­раз­ли­чия. Мы как бы теря­ем в этом слу­чае чув­стви­тель­ность к целям вой­ны, пре­вра­ща­ем вой­ну про­сто в фак­тор быто­во­го неудобства.

Григорий Огибин в насто­я­щее вре­мя пре­по­да­ет лите­ра­ту­ру в шко­ле и уже дав­но ей зани­ма­ет­ся. Поэтому он, гово­ря о нор­ма­ли­за­ции вой­ны, в первую оче­редь обра­тил­ся к литературе:

— Мне кажет­ся, во всех тех исто­ри­ях, кни­гах, про­из­ве­де­ни­ях, на кото­рых мы позна­ем мир, самих себя и дру­гих людей, обя­за­тель­но есть герои. Герои быва­ют, в первую оче­редь, на войне. Но в Первой с появ­ле­ни­ем ору­жия мас­со­во­го пора­же­ния про­шел водо­раз­дел. В кни­гах Эриха Марии Ремарка и Ричарда Олдингтона боль­ше нет геро­ев, есть обыч­ный чело­век, выдер­ну­тый и кину­тый в лите­ра­тур­ный жанр, к кото­ро­му мы привыкли.

Как яркую иллю­стра­цию рас­щеп­ле­ния меж­ду реаль­но­стью и ожи­да­ни­ем героя на войне Григорий при­вел недав­нюю встре­чу учи­те­ля в шко­ле, где он пре­по­да­ет. Молодой пре­по­да­ва­тель вер­нул­ся из Газы, где он сей­час воюет:

Дети, кото­рые ему писа­ли, сто­ят с шари­ка­ми. Красная дорож­ка. Кто-то игра­ет на кси­ло­фоне. Он пере­жил что-то, на наш взгляд, ужас­ное. Его встре­ча­ют как героя. Хотя он себя геро­ем не чув­ству­ет, его опыт более обы­ден­ный, рабочий…

Нормализация или рутинизация?

Виктор Вахштайн при­звал чет­ко раз­де­лять нор­ма­ли­за­цию и рутинизацию:

— Произошло что-то, что лома­ет вашу повсе­днев­ную жизнь, дела­ет невоз­мож­ным обы­ден­ные рутин­ные дей­ствия, бло­ки­ру­ет весь при­выч­ный образ жиз­ни. Все регла­мен­ты, все инструк­ции, кото­ры­ми вы сле­до­ва­ли, про­сто пере­ста­ют рабо­тать. Через какое-то вре­мя, каким бы чудо­вищ­ным это собы­тие ни было, вы най­де­те ресур­сы для того, что­бы пере­со­брать эту повсе­днев­ность зано­во. Экстраординарные собы­тия нару­ша­ют рути­ну. Они про­жи­га­ют ткань повсе­днев­ной жиз­ни. Но ткань повсе­днев­ной жиз­ни реге­не­ри­ру­ет. Это рути­ни­за­ция. То, что вы пере­со­бра­ли свою повсе­днев­ную жизнь зано­во, не озна­ча­ет, что вы счи­та­е­те это нор­маль­ным. Может вы и при­вык­ли к тому, что летят раке­ты или в 6 утра сотруд­ни­ки ФСБ в сопро­вож­де­нии поня­тых инте­ре­су­ют­ся вами, но это не нор­ма. Нормализации не произошло.

Виктор Вахштайн 

Виктор напом­нил собрав­шим­ся, что рути­ни­за­ция отно­сит­ся к слою дей­ствий, а нор­ма­ли­за­ция отно­сит­ся к слою вос­при­я­тия и ком­му­ни­ка­ции. Восприятие нами нор­маль­но­го или ненор­маль­но­го зави­сит не столь­ко от само­го собы­тия, а ско­рее от тех рамок, через кото­рые мы смот­рим на этот мир.

Как при­мер Виктор Вахштайн при­вел рас­сказ Стругацких «Второе наше­ствие мар­си­ан». Там герой раз­бу­жен ночью шумом, гро­хо­том, вспыш­ка­ми све­та, кото­рым не мог най­ти ника­ко­го разум­но­го объ­яс­не­ния. Позже ока­зы­ва­ет­ся, что это высад­ка мар­си­ан, кото­рые уста­но­ви­ли новый режим. Главный герой ста­но­вит­ся иде­аль­ным кол­ла­бо­ра­ци­о­ни­стом. И вот через год-два он вспо­ми­на­ет, как тогда, проснув­шись, уви­дел «про­хо­дя­щие колон­ной кос­ми­че­ские кораб­ли, нес­шие свет и покой его дому». Социолог поясняет:

Мы можем изу­чать стра­те­гии нор­ма­ли­за­ции. Но у рути­ни­за­ции стра­те­гии нет! Это про­сто вос­ста­нов­ле­ние неко­то­ро­го слоя повсе­днев­ных действий.

Многие стра­те­гии нор­ма­ли­за­ции хоро­шо опи­са­ны. Виктор напо­ми­на­ет о рабо­те стра­хо­вых ком­па­нии, кото­рые застав­ля­ют нас заду­мать­ся о смер­ти, нор­ма­ли­зуя таким обра­зом экс­тра­ор­ди­нар­ное собы­тие, кото­рое еще даже не произошло.

При этом Виктор напо­ми­на­ет, что борь­ба за пра­во счи­тать что-то нор­маль­ным и ненор­маль­ным ведет­ся испо­кон веков. И нам может казать­ся, что все, кто не раз­де­ля­ет нашу точ­ку зре­ния, наме­рен­но нор­ма­ли­зу­ют что-то, что само по себе не явля­ет­ся нор­маль­ным.

— Это стра­те­гия нор­ма­ли­за­ции и денор­ма­ли­за­ции. Предмет иссле­до­ва­те­ля — наблю­дать за тем, как вы буде­те дока­зы­вать людям, счи­та­ю­щим нор­маль­но одно, что нор­маль­но нечто другое.

Нужно ли бороть­ся с нор­ма­ли­за­ци­ей вой­ны? Виктор Вахштайн ответ на этот вопрос начал с рас­ска­за о кри­ти­ке повсе­днев­но­сти. На его взгляд это явле­ние хоро­шо опи­са­но у Пелевина. Герой рас­ска­за Пелевина засы­па­ет на лек­ции, про­сы­па­ет­ся уже в армии. Засыпает в армии, про­сы­па­ет­ся на соб­ствен­ной сва­дьбе. Критика повсе­днев­но­сти — идея, что боль­шую часть жиз­ни мы про­во­дим без рефлек­сии, как во сне. Зачастую за при­выч­ны­ми обы­ден­ны­ми веща­ми сто­ят поли­ти­че­ские или биз­нес-идеи. Но мы даже не заду­мы­ва­ем­ся об их вли­я­нии. Например, Ленинградский про­спект. Как рас­ска­зал Вахштайн, его шири­на неслу­чай­на. Ее рас­счи­ты­ва­ли так, что­бы если все дома рух­нут, то посе­ре­дине йоста­нет­ся про­стран­ство, по кото­ро­му может про­ехать танк. Мало кто зна­ет, что ска­мей­ки в Централ Парке сде­ла­ны по зака­зу нью-йорк­ской мэрии имен­но таки­ми, что­бы на них не мог­ли спать без­дом­ные. Марксистская кри­ти­ка повсе­днев­но­сти, гово­рит Вахштайн, сде­ла­ла сво­им кре­до тезис о «про­буж­де­нии», «рас­кры­тии глаз»: поли­ти­че­ская воля может фор­ми­ро­вать повсе­днев­ность, под­тал­ки­вая нас не заме­чать и не заду­мы­вать­ся о каких-то вещах.

— Когда же мы гово­рим о нор­ма­ли­за­ции, то это уже борь­ба вокруг нар­ра­ти­вов, — под­чер­ки­ва­ет он. — Мы наблю­да­ли, как за три меся­ца, про­шед­шие с 7 октяб­ря, мно­же­ство людей пере­со­бра­ли суще­ству­ю­щую реаль­ность, свои пред­став­ле­ния о доб­ре и зле и сей­час дока­зы­ва­ют друг дру­гу, что имен­но мож­но счи­тать нор­мой, а что нель­зя. Сейчас нет еди­но­го фрон­та, где все «хоро­шие люди» на одной сто­роне, «пло­хие» — на дру­гой, и есть рав­но­душ­ные, кото­рых нуж­но научить, что имен­но счи­тать доб­ром и злом, нор­маль­ным или ненормальным.

Когда сдвигаются рамки

Объясняя собрав­шим­ся, когда и как имен­но меня­ет­ся пред­став­ле­ние о нор­ме, Вахштайн пред­ло­жил обра­тить­ся к близ­кой для социо­ло­гов нау­ке — антро­по­ло­гии. Для чле­на пле­ме­ни весь мир делит­ся на сакраль­ное и про­фан­ное. Профанное — это что-то рутин­ное, что-то, что может обсуж­дать­ся. Сакральное — это свя­щен­ное, то, что лежит за гра­ни­цей сомне­ний. Оно в свою оче­редь делит­ся на сакраль­ное чистое, кото­рое при­зна­ет­ся абсо­лют­ным бла­гом, неоспо­ри­мым доб­ром, и нечи­стое — запре­дель­ное зло.

Время от вре­ме­ни гра­ни­цы реги­о­нов нару­ша­ют­ся. Что-то, счи­тав­ше­е­ся вопло­ще­ни­ем общих цен­но­стей пле­ме­ни, может осквер­нять­ся, пере­хо­дить в реги­он нечи­сто­го сакраль­но­го. Такие нару­ше­ния вызы­ва­ют кол­лек­тив­ные эмо­ции гне­ва, него­до­ва­ния, воз­му­ще­ния. Причем, под­чер­ки­ва­ет Вахштайн, жите­ли совре­мен­ных мега­по­ли­сов и оби­та­те­ли соци­аль­ных сетей в этом отно­ше­нии не силь­но отли­ча­ют­ся от чле­нов пле­мен, изу­чав­ших­ся антропологами.

— О нару­ше­нии гра­ниц мы можем узнать толь­ко когда про­ис­хо­дит «эфер­вес­санс», кол­лек­тив­ное бур­ле­ние, — пояс­ня­ет Виктор. — О гра­ни­цах добра и зла люди могут умо­зри­тель­но спо­рить в кафе или на кухне, обме­ни­вать­ся мне­ни­я­ми и аргу­мен­та­ми. Но в ситу­а­ции осквер­не­ния и после­ду­ю­ще­го бур­ле­ния, они выхо­дят на площадь.

Как при­мер сдви­га рам­ки вос­при­я­тия нор­маль­но­го и ненор­маль­но­го Виктор Вахштайн при­во­дит Уотергейтский скан­дал (свя­зан­ный с попыт­кой уста­но­вить под­слу­ши­ва­ю­щие устрой­ства в штаб-квар­ти­ре Демократической пар­тии в Вашингтоне в ходе пре­зи­дент­ской изби­ра­тель­ной кам­па­нии 1972 года — прим.ред.). Оно опи­са­но аме­ри­кан­ским социо­ло­гом Джеффри Александером.

Казалось бы, обна­ро­до­ва­ние того фак­та, что пре­зи­дент уста­но­вил про­слуш­ку в шта­бе оппо­зи­ции, долж­но было вызвать насто­я­щий скан­дал. Но, уже после обна­ро­до­ва­ния, как пояс­нил Виктор, рес­пуб­ли­кан­цы даже успе­ли выиг­рать выбо­ры. Тем не менее, рабо­та по денор­ма­ли­за­ции про­изо­шед­ше­го уже шла, мно­же­ство поли­ти­че­ских (и не толь­ко) сил объ­еди­ни­лись, что­бы пока­зать — это ненор­маль­но, когда пре­зи­дент про­слу­ши­ва­ет оппо­зи­цию, когда он исполь­зу­ет адми­ни­стра­тив­ные ресур­сы для шпи­о­на­жа за сво­и­ми поли­ти­че­ски­ми про­тив­ни­ка­ми. В резуль­та­те нача­лось актив­ное обсуж­де­ние, созда­лась меж­пар­тий­ная комис­сия в кон­грес­се. Назначается спец­про­ку­рор, кото­рый рас­сле­ду­ет это пре­ступ­ле­ние. И кото­ро­го Никсон увольняет!

— Для аме­ри­кан­цев про­изо­шло неве­ро­ят­ное, невоз­мож­ное дей­ствие: фак­ти­че­ски вождь убил жре­ца пле­ме­ни, — объ­яс­ня­ет Вахштайн. — И толь­ко в этот момент про­ис­хо­дит всплеск кол­лек­тив­ных эмо­ций. Тогда люди, кото­рые все­го пол­го­да назад голо­со­ва­ли за рес­пуб­ли­кан­цев и не счи­та­ли, что про­изо­шло что-то из ряда вон, выхо­дят с тре­бо­ва­ни­ем импич­мен­та. Граница меж­ду сакраль­ным и про­фан­ным была перечеркнута. 

Президент из вопло­ще­ния цен­но­стей аме­ри­кан­ской демо­кра­тии (сакраль­ное чистое) сна­ча­ла пре­вра­ща­ет­ся в обыч­но­го кор­рум­пи­ро­ван­но­го ганг­сте­ра (про­фан­ное), а затем — в пря­мую угро­зу демо­кра­тии (сакраль­ное нечистое).

Нам, конеч­но, может пока­зать­ся, что имен­но сей­час обост­ри­лась вой­на норм, рез­ко повы­си­лась акту­аль­ность раз­де­ле­ния добра и зла, пра­виль­но­сти и непра­виль­но­сти. Но Виктор Вахштайн предо­сте­ре­га­ет от тако­го вос­при­я­тия реальности.

— Эта вой­на веч­на, — обра­ща­ет вни­ма­ние слу­ша­те­лей Виктор. — Например, вой­ны веге­та­ри­ан­цев и мясо­едов. Мы слы­шим с их сто­ро­ны нар­ра­тив: «Вы еди­те мясо, счи­та­е­те это нор­маль­ным, вы — убий­цы!». Это попыт­ка денор­ма­ли­зо­вать то, что для мно­гих явля­ет­ся нор­мой. Для сто­рон­ни­ков веге­та­ри­ан­ства упо­треб­ле­ние в пищу мяса — это вопи­ю­щая ненормальность.

— Не сле­ду­ет путать про­ти­во­сто­я­ние «нор­ма­ли­за­ции» вой­ны с оттор­же­ни­ем «кон­флик­та» как тако­во­го. Думаю, столк­но­ве­ния меж­ду раз­ны­ми мне­ни­я­ми очень важ­ны для нор­маль­ной обще­ствен­ной жиз­ни, — добав­ля­ет Алексей Новиков. — Уход от этих столк­но­ве­ний — это капи­ту­ля­ция. Культура кон­флик­та в России прак­ти­че­ски отсут­ству­ет, кон­флик­тов при­ня­то боять­ся. Это вид­но даже на уровне гра­до­стро­и­тель­ных прак­тик. «Какие обще­ствен­ные слу­ша­ния, — слы­шим мы, — все же пере­де­рут­ся!» Однако имен­но в этом «пере­де­рут­ся» и есть смысл обще­ствен­ных слу­ша­ний, он в выяв­ле­нии кон­флик­та и его раз­ре­ше­нии. Понятно, что нор­маль­ные обще­ствен­ные слу­ша­ния по гра­до­стро­и­тель­ным про­ек­там долж­ны идти года­ми с бур­ны­ми обсуж­де­ни­я­ми, спо­ра­ми, поис­ком ком­про­мис­сов. Думаю, куль­ту­ра кон­струк­тив­но­го кон­флик­та — это един­ствен­ная сре­да для суще­ство­ва­ния совре­мен­но­го города.

Война как рутина

Для рас­суж­де­ний о рути­ни­за­ции, деру­ти­ни­за­ции и новых нор­мах Алексей пред­ла­га­ет вспом­нить, как опи­сы­ва­ют нача­ло Отечественной вой­ны ее оче­вид­цы. Например, в сво­их вос­по­ми­на­ни­ях совет­ский худож­ник-аван­гар­дист Александр Аркадьевич Лабас вспо­ми­на­ет, как услы­шал по радио сооб­ще­ние о нача­ле вой­ны 22 июня 1941 года. Он идет по горо­ду, мно­гие жите­ли кото­ро­го о войне еще не слы­ша­ли, и не узна­ет свой город, кото­рый выгля­дит после сооб­ще­ния о нача­ле вой­ны совер­шен­но иначе.

— Это при­мер той самой деру­ти­ни­за­ции в резуль­та­те силь­ных эмо­ций, — гово­рит Новиков.

Отдельная исто­рия — игры с рути­ни­за­ци­ей и деру­ти­ни­за­ци­ей в искус­стве. В част­но­сти, Алексей вспом­нил одно­го из осно­ва­те­лей груп­пы «Коллективное дей­ствие», худож­ни­ка Андрея Монастырского. Монастырский со сво­ей арт-груп­пой реа­ли­зо­вал целый ряд пер­фор­ман­сов по деру­ти­ни­за­ции. Например, пер­фор­манс «Станем на метр бли­же». Люди в России и в Америке одно­вре­мен­но начи­на­ли рыть ямы глу­би­ной в пол­мет­ра каж­дый как бы навстре­чу друг дру­гу сквозь тол­щу зем­но­го шара. То есть ста­но­ви­лись на метр бли­же, пере­во­дя соли­дар­ность и стрем­ле­ние к сотруд­ни­че­ству из сло­вес­ной рути­ны в прак­ти­ку и дей­ствие. Или раз­ма­ты­ва­ли гигант­ский моток верев­ки, дол­го его тяну­ли, что­бы осо­знать рути­ну дли­тель­но­сти и вре­ме­ни. Эти пер­фор­ман­сы помо­га­ли ина­че взгля­нуть на нор­му и на рути­ну, а так­же на то, как одно может при­тво­рять­ся другим.

В свою оче­редь, Виктор Вахшайн поде­лил­ся дру­ги­ми при­ме­ра­ми из мира искус­ства. Именно искус­ство поз­во­ля­ет уви­деть, чем рути­ни­за­ция отли­ча­ет­ся от нор­ма­ли­за­ции. Здесь речь идет не о борь­бе норм, а о сло­ме рути­ны, ее про­бле­ма­ти­за­ции. Художник Анатолий Осмоловский чуть уве­ли­чил пач­ку Мальборо, так что она оста­ва­лась почти не отли­чи­ма от обыч­ной. Но она пере­ста­ла вле­зать в кар­ман. «Это попыт­ка рас­па­ко­вать рути­ну, вне­ся в нее неболь­шие изме­не­ния», — пояс­ня­ет Виктор.

Во вто­ром при­ме­ре Повседневность, напро­тив, сгущалась.

— Представьте, вы попа­да­е­те в город и види­те обыч­ную жизнь: пароч­ки целу­ют­ся, дедуш­ки игра­ют в петанк, бабуш­ка кор­мит голу­бей. На сле­ду­ю­щий день те же лица на том же месте заня­ты тем же делом. Такой «день сур­ка». Осмоловский нанял акте­ров, кото­рые на про­тя­же­нии вось­ми часов изоб­ра­жа­ли рути­ну на глав­ной пло­ща­ди Любляны, и были те, кто погру­зил­ся в эту рути­ну слу­чай­но. Начались звон­ки в поли­цию, нача­лись пара­но­и­даль­ные рас­строй­ства, люди пыта­лись понять, что про­ис­хо­дит. Потому что не может рути­на быть настоль­ко визу­аль­но воспроизводимой.

Интересно, что тот же меха­низм «сгу­ще­ния реаль­но­сти», кото­рый Осмоловский исполь­зо­вал для пер­фор­ман­са, сту­ден­ты Миннеаполисского уни­вер­си­те­та 30 лет назад при­ме­ни­ли для изме­не­ния город­ской среды.

Они наде­ли фут­бол­ки с назва­ни­ем одно­го из самых небла­го­по­луч­ных рай­о­нов Миннеаполиса и отпра­ви­лись туда про­во­дить вре­мя и тусо­вать­ся. На сле­ду­ю­щий день они повто­ри­ли свой поход, и на сле­ду­ю­щий, и так далее. Вскоре в рай­оне появи­лась поли­ция, затем прес­са, пыта­ясь разо­брать­ся кто это и зачем они там соби­ра­ют­ся. Потом под­тя­ну­лась боге­ма: улич­ные худож­ни­ки, музы­кан­ты. И рай­он начал пре­об­ра­жать­ся. Сейчас это один из самых пре­стиж­ных рай­о­нов горо­да. То есть изме­нив повсе­днев­ность, они запу­сти­ли про­цес­сы реге­не­ра­ции города.

Второй при­ве­ден­ный Алексеем при­мер про­изо­шел в одном из канад­ских городов.

— Там было три пар­ка: один пере­пол­нен, вто­рой со сред­ней загру­жен­но­стью, а в тре­тий фак­ти­че­ски никто не ходил. Мэр пред­ла­га­ет тре­тий парк пере­де­лать в mixed-use про­стран­ство, где будут и зелень, и жилые дома, и пуб­лич­ные про­стран­ства. После это­го пред­ло­же­ния в горо­де начи­на­ют­ся про­те­сты и демон­стра­ции, участ­ни­ки кото­рых тре­бу­ют отстав­ки мэра. Начали раз­би­рать­ся в при­чи­нах недо­воль­ства горо­жан. Оказалось, что 15% митин­гу­ю­щих про­сто не дове­ря­ют любо­му пра­ви­тель­ству и его ини­ци­а­ти­вам, неза­ви­си­мо от их харак­те­ра и содер­жа­ния, еще 15% кате­го­ри­че­ски про­тив, чтоб в горо­де сру­ба­ли какие бы то ни было дере­вья даже под пред­ло­гом бла­го­устрой­ства и обла­го­ра­жи­ва­ния про­стран­ства горо­да. Оставшиеся 70% ска­за­ли, что дав­но хоте­ли схо­дить в парк, но вот его сно­сят и они не смо­гут испол­нить сво­ей меч­ты. При этом зна­чи­тель­ная часть из этих 70% о пар­ке услы­ша­ла впер­вые в жизни.

Фото заложников, рутина и пропаганда

Григорий Огибин совсем недав­но обсуж­дал с уче­ни­ка­ми, зачем в шко­ле висят фото­гра­фии залож­ни­ков. Вроде бы это­го и так вокруг мно­го, и в школь­ном фойе они опять с этим сталкиваются.

— Можно ли счи­тать эти фото попыт­кой нор­ма­ли­зо­вать ситу­а­цию или, наобо­рот, это борь­ба с ней? Скорее это жест-напо­ми­на­ние о ненор­маль­но­сти про­ис­хо­дя­ще­го. Но мно­гие в сего­дняш­нем Израиле все­рьез рас­суж­да­ют, что эти фото­гра­фии — попыт­ка оправ­дать втор­же­ние в Газу.

Григорий Огибин

То есть одни и те же фото­гра­фии раз­ны­ми людь­ми счи­ты­ва­ют­ся по-раз­но­му. Часть изра­иль­тян счи­та­ет, что трав­ми­ру­ю­щий опыт был таким мощ­ным, что люди не могут пере­стать об этом думать. И фото долж­ны быть вез­де, что­бы не дать ситу­а­ции рути­ни­зи­ро­вать­ся. Виктор Вахштайн срав­ни­ва­ет эти фото­гра­фии при таком вос­при­я­тии с под­ня­ты­ми кир­пи­чи­ка­ми на дорож­ках мемо­ри­а­ла жерт­вам Холокоста в Берлине — про­хо­дя, вы спо­ты­ка­е­тесь и чув­ству­е­те, что что-то не так. Но часть жите­лей видит в фото­гра­фи­ях напо­ми­на­ние о захва­те, кото­рое помо­га­ет оправ­дать веде­ние бое­вых дей­ствий. Можно про­дол­жить цепоч­ку и даль­ше, напри­мер, счесть, что бое­вые дей­ствия нуж­ны для того, что­бы Нетаньяху смог уси­деть на посту.

— Это один из меха­низ­мов нор­ма­ли­за­ции — раци­о­на­ли­за­ция, поме­ще­ние в кон­текст, в кото­ром неко­то­рое дей­ствие явля­ет­ся оправ­да­ни­ем дру­го­го дей­ствия, — пояс­ня­ет Вахштайн. — При этом еще месяц назад такую кон­струк­цию в обще­ствен­ном созна­нии Израиля никто нор­маль­но бы не вос­при­нял. Какую из двух точек зре­ния вы выбе­ри­те, зави­сит от того, во что вы верите.

Тем не менее, как обра­ща­ет наше вни­ма­ние Григорий, в России на ули­цах нет фото­гра­фий людей, постра­дав­ших в ходе СВО. В рос­сий­ском пуб­лич­ном про­стран­стве госу­дар­ство пыта­ет­ся либо гово­рить о войне геро­и­че­ски, либо не гово­рить вовсе.

Алексей Новиков отме­ча­ет, что, обсуж­дая нынеш­нюю ситу­а­цию в России, все же кор­рект­нее гово­рить о про­па­ган­де, а не о нормализации.

— Может быть, про­па­ган­ди­сты и счи­та­ют, что они созда­ют новые нор­мы, но мне кажет­ся это не так, — делит­ся сво­и­ми мыс­ля­ми Алексей. — Я не вижу ника­ких сви­де­тельств этой новой нор­мы. Мы видим отсут­ствие в пуб­лич­ном поле рефлек­сии по это­му поводу.

Очень инте­рес­ный аспект затро­ну­ли сво­и­ми вопро­са­ми зал и Артем Никитин. Спрашивая, в чем раз­ни­ца меж­ду про­па­ган­дой Кремля и фото­гра­фи­я­ми залож­ни­ков в Израиле, вы раци­о­на­ли­зи­ру­е­те про­ис­хо­дя­щее или про­па­ган­ди­ру­е­те свою точ­ку зрения?

— Такой вопрос — куда более про­па­ган­дист­ский и мани­пу­ля­тив­ный, чем может пока­зать­ся на пер­вый взгляд, — гово­рит Виктор Вахштайн. — Это вопро­сы из серии «В чем раз­ни­ца меж­ду окку­па­ци­ей Крыма и окку­па­ци­ей Западного бере­га?» или «В чем раз­ни­ца меж­ду бом­бар­ди­ров­кой Мариуполя и бом­бар­ди­ров­кой Газы?». Когда вы про­си­те уточ­нить раз­ни­цу, вы же на самом деле не про раз­ни­цу спра­ши­ва­е­те. Напротив. Вы уже зара­нее зна­е­те, что раз­ни­цы нет, а есть поле сопо­ста­ви­мых дей­ствий. Вы пыта­е­тесь заста­вить сво­е­го собе­сед­ни­ка смот­реть на Западный берег через приз­му окку­па­ции Крыма, на тер­акт 7 октяб­ря — через приз­му напа­де­ния России на Украину. То есть озву­чи­ва­е­те свой нар­ра­тив под видом вопроса.

После 7 октяб­ря в Израиле, по мне­нию Виктора Вахштайна, мно­гие груп­пы людей вынуж­де­ны пере­со­би­рать свои нар­ра­ти­вы. Например, жен­ские организации. 

После того, как Европейский союз про­де­мон­стри­ро­вал пол­ное без­раз­ли­чие к фак­там мас­со­вых изна­си­ло­ва­ний, изра­иль­ские левые жен­ские орга­ни­за­ции пря­мым тек­стом ска­за­ли сво­им быв­шим сорат­ни­цам: «Кажется, вы боль­ше не феми­нист­ки, вы — антисемитки».

— Это попыт­ка пере­со­брать нар­ра­тив в ситу­а­ции, когда ока­за­лось, что его не раз­де­ля­ют те, с кем еще вче­ра ты был на одной сто­роне. Такую же «пере­с­бор­ку» мы видим в запад­ной моло­деж­ной левой сре­де. Доминик Гайслер в про­шлом году опуб­ли­ко­вал очень инте­рес­ное иссле­до­ва­ние о том, как транс­ли­ру­ет­ся через твит­те­ры мес­седж: «Если вы под­дер­жи­ва­е­те Палестину, вы долж­ны под­дер­жи­вать и Россию». Почему? Потому, что и там, и там идет анти­ко­ло­ни­аль­ная борь­ба, Россия и Хамас дела­ют одно дело. Таким обра­зом левые тоже пыта­ют­ся пере­со­брать свой нарратив.

Но очень важ­ное отли­чие меж­ду попыт­ка­ми пере­со­брать нар­ра­тив, кото­рые про­ис­хо­дят в России и Израиле, по мне­нию Григория Огибина, в том, что в России пыта­ют­ся навя­зать всем какой-то еди­ный дискурс:

— Причем, похо­же, в него не верят даже те, кто это дела­ет. В Израиле все же нет цен­траль­но­го, навя­зы­ва­е­мо­го нар­ра­ти­ва. Мы видим лос­кут­ное оде­я­ло нар­ра­ти­вов, каж­дая груп­па пыта­ет­ся пере­со­брать свою реаль­ность само­сто­я­тель­но. Люди обща­ют­ся, дого­ва­ри­ва­ют­ся, идет живой про­цесс. Точно так­же раз­ви­ва­ет­ся язык, посто­ян­но меня­ясь, раз­ви­ва­ясь. За этим мож­но наблю­дать как за чудом, как за про­из­вод­ной несколь­ких век­то­ров. Получается, что Израиль — это агло­ме­рат раз­ных мне­ний, раз­ных нар­ра­ти­вов, с боль­шим раз­но­об­ра­зи­ем даже, чем гораз­до боль­шая по раз­ме­рам Россия.

Алексей Новиков счи­та­ет, что важ­ная про­бле­ма, с кото­рой столк­ну­лась Россия — это даже не попыт­ка навя­зать одну прав­ду всем, а в кри­зи­се правды:

— Кризис прав­ды — это ситу­а­ция, когда никто нико­му боль­ше не верит, когда фак­ты ниче­го не зна­чат, — пояс­ня­ет Новиков. — Можно сочи­нять новые дан­ные. Они могут про­ти­во­ре­чить уже хоро­шо извест­ным и про­ве­рен­ным, но это нико­го не сму­ща­ет — яркость тези­са ока­зы­ва­ет­ся важ­нее прав­ди­во­сти его содер­жа­ния. В резуль­та­те мно­гие прак­ти­ки, в том чис­ле и кор­по­ра­тив­ные, постро­е­ны на про­вер­ке, а не на дове­рии: «Не дове­ряй, а проверяй!»

Алексей при­зна­ет, что кри­зис прав­ды — явле­ние отнюдь не новое. Он напо­ми­на­ет, что похо­жие про­яв­ле­ния в России опи­сы­вал еще мар­киз Астольф де Кюстин в сво­ей кни­ге «Россия в 1839 году».

— Может, это часть гене­ти­че­ско­го кода рос­сий­ской обще­ствен­ной куль­ту­ры? Не знаю. Но, так или ина­че, Израиль и Россия — две абсо­лют­но раз­ные стра­ны в этом отно­ше­нии. Если сту­ден­там в России на лек­ции вы пыта­е­тесь опи­сать какую-то ситу­а­цию в кате­го­ри­ях «хоро­шо» и «пло­хо», «поря­доч­но» и «непо­ря­доч­но», то воз­мож­но мно­гие тако­го под­хо­да не пой­мут и попро­сят опре­де­ле­ния того, что такое «поря­доч­но». Обычно пред­став­ле­ния о поря­доч­но­сти — это нор­ма, а тут нет, нуж­ны дока­за­тель­ства. Россия такая ни одна. Многие стра­ны про­хо­дят через эти­че­ский релятивизм.

Мир без войн

Закончилась дис­кус­сия вопро­сом из зала о том, может ли чело­ве­че­ство денор­ма­ли­зи­ро­вать войну.

Алексей Новиков счи­та­ет, что нет:

— Политическая сво­бо­да все­гда была и будет под угро­зой, и люди будут ее защи­щать все­ми сред­ства­ми, вой­на в их чис­ле. Всего лишь одно рас­слаб­лен­ное поко­ле­ние в США — и сво­бо­да ока­за­лась под натис­ком мощ­ных попу­лист­ских дви­же­ний, кото­рые гото­вы идти на кон­сти­ту­ци­он­ный пере­во­рот. Так что даже в стра­нах, где суще­ству­ет рабо­та­ю­щая систе­ма сдер­жек и про­ти­во­ве­сов, даже там за сво­бо­ду нуж­но посто­ян­но бороться.

Виктор Вахштайн, отве­чая на этот вопрос, обра­тил­ся к рабо­там Томаса Гоббса. В 1651 году этот англий­ский фило­соф попы­тал­ся про­ве­сти мыс­лен­ный экс­пе­ри­мент, кото­рый бы отве­тил на вопрос, как свя­за­ны меж­ду собой сво­бо­да и поли­ти­че­ское наси­лие. Он пред­ста­вил чело­ве­че­скую при­ро­ду, в кото­рую не встро­е­на врож­ден­ная соли­дар­ность с дру­ги­ми людьми:

— Две тыся­чи лет счи­та­лось акси­о­мой, что чело­век рож­да­ет­ся с сочув­стви­ем, состра­да­ни­ем, соли­дар­но­стью, склон­но­стью к коопе­ра­ции и мир­но­му сосу­ще­ство­ва­нию с дру­ги­ми. У гре­ков это назы­ва­лось «nomos agraphos», у рим­лян — «jus naturale». Гоббс пред­по­ло­жил, что никто из вас не явля­ет­ся соци­аль­ным суще­ством от рож­де­ния, никто изна­чаль­но не создан, как иде­аль­ный житель поли­са. Все, что у вас есть от рож­де­ния, — это, во-пер­вых, инстинкт само­со­хра­не­ния, во- вто­рых, здра­вый смысл (спо­соб­ность пред­ви­деть послед­ствия сво­их дей­ствий) и в тре­тьих, инте­рес к выс­шим сфе­рам. В то вре­мя мож­но было изъ­ять из чело­ве­че­ской при­ро­ды соци­аль­ное, но не рели­ги­оз­ное. А даль­ше он про­во­дит мыс­лен­ный экс­пе­ри­мент, как будет орга­ни­зо­ва­но сооб­ще­ство, чле­ны кото­ро­го не наде­ле­ны солидарностью.

Открытая дис­кус­сия «Нормализация зла»

В раз­мыш­ле­ни­ях Гоббса из-за зало­жен­но­го в каж­дом стрем­ле­нии к стя­жа­нию люди нач­нут непре­рыв­но уби­вать друг дру­га — зна­ме­ни­тая вой­на «всех про­тив всех». Но если ты убил сосе­да, при­дут двое его бра­тьев и убьют тебя. При этом не рабо­та­ют ника­кие част­ные дого­во­рен­но­сти. Невозможна даже модель бан­ды, кото­рая навя­за­ла бы всем осталь­ным свои пра­ви­ла игры. Ведь в людях нет соли­дар­но­сти, и внут­ри бан­ды друг дру­га убьют быст­рее, чем бан­да под­чи­нит себе осталь­ных. Как же выжить? Единственное, что оста­ет­ся — заклю­чить тоталь­ный обще­ствен­ный дого­вор. Это тре­бу­ет от каж­до­го базо­вой опе­ра­ции деле­ги­ро­ва­ния, обме­на сво­е­го есте­ствен­но­го пра­ва уби­вать на граж­дан­скую сво­бо­ду не быть убитым.

— Но в момент, когда про­ис­хо­дит это отчуж­де­ние, когда вы боль­ше не рас­по­ла­га­е­те есте­ствен­ным пра­вом на само­обо­ро­ну, пото­му что вы обме­ня­ли его на граж­дан­скую сво­бо­ду не быть уби­тым, дого­вор с суве­ре­ном ока­зы­ва­ет­ся нерас­тор­жи­мым. Потому что вы не с суве­ре­ном дого­ва­ри­ва­е­тесь. Люди дого­ва­ри­ва­ют­ся друг с дру­гом о том, что дол­жен быть кто-то, гарант, кото­ро­му деле­ги­ру­ет­ся, преж­де все­го, вос­ста­нов­ле­ние спра­вед­ли­во­сти. Поэтому вот эта опе­ра­ция обме­на есте­ствен­ных прав на граж­дан­ские сво­бо­ды — это, преж­де все­го, опе­ра­ция обме­на пра­ва на убий­ство на сво­бо­ду не быть уби­тым. Поэтому связь меж­ду граж­дан­ской сво­бо­дой и наси­ли­ем пря­мая. Это когда одно при­хо­дит на сме­ну дру­го­му. Лишь с это­го момен­та тоталь­ное наси­лие пере­ста­ет быть нор­мой и воз­ни­ка­ет общество.

Текст: Юлия Черная

Юлия Черная  2.04.2024

арабо-израильский конфликт, Виктор Вахштайн, война, война в Украине, социология, Философия