Георгий Кистяковский — неизвестный отец американской бомбы

Его иде­а­лом была тихая уни­вер­си­тет­ская рабо­та, но жизнь сде­ла­ла из него «тор­гов­ца смер­тью». Имя Георгия Кистяковского не встре­тишь в учеб­ни­ке исто­рии. Но имен­но его зна­ния помог­ли пере­ло­мить ход вой­ны и повли­я­ли на поли­ти­ку одной из двух сверх­дер­жав. При том, что она даже не была его родиной.

Кистяковский был одним из раз­ра­бот­чи­ков аме­ри­кан­ской атом­ной бом­бы. Фактически имен­но он спро­ек­ти­ро­вал пус­ко­вой меха­низм для пер­во­го ядер­но­го взры­ва в Аламогордо, Нью-Мексико, 16 июля 1945 года.

Белогвардеец Юрий и химик Джордж

Он родил­ся ров­но на сты­ке веков: в 1900 году. Трудно най­ти вре­мя, кото­рое бы мень­ше под­хо­ди­ло для тихой и спо­кой­ной про­фес­сор­ской жиз­ни. В Минске уже про­шел пер­вый съезд буду­щей ком­пар­тии. Пять лет оста­ва­лось до пер­вой рус­ской рево­лю­ции. Семнадцать – до паде­ния монархии.

Его отец, социо­лог и пра­во­вед Богдан Александрович застал «золо­той век» интел­ли­ген­ции в Российской импе­рии: вре­мя боль­ших мыс­лей и малень­ких дел. Сегодня он вел бы теле­грам-канал и про­би­вал­ся в муни­ци­паль­ные депу­та­ты. Тогда — пуб­ли­ко­вал­ся в фило­соф­ском сбор­ни­ке «Вехи», пре­по­да­вал, даже стал одним из созда­те­лей поли­ти­че­ской пар­тии. «Отец выгля­дел белой воро­ной на рубе­же сто­ле­тия, — вспо­ми­нал о нем Георгий. — Его тру­ды были посвя­ще­ны про­бле­мам прав чело­ве­ка, кото­рые пред­став­ля­ли непо­пу­ляр­ный пред­мет для заня­тий в России того вре­ме­ни. Эти вопро­сы про­сто нико­го не инте­ре­со­ва­ли». Сын, кста­ти, не был исключением.

Интересы Георгия с дет­ства лежа­ли в дру­гой плос­ко­сти. Его зани­мал мир веществ. Еще учась в Киеве, во вре­мя вой­ны он налов­чил­ся отыс­ки­вать на поле боя неразо­рвав­ши­е­ся сна­ря­ды, обез­вре­жи­вать их, а начин­ку про­да­вать. Юношеский опыт при­го­дит­ся в буду­щем, но со сме­ной ролей: начин­ку для бомб будет гото­вить уже он сам. Но об этом позже.

Интерес маль­чи­ка заме­тил дядя, про­фес­сор химии в Московском уни­вер­си­те­те. Он помог пле­мян­ни­ку посту­пить в сто­лич­ную шко­лу и устро­ил для него ред­кост­ную воз­мож­ность: про­во­дить опы­ты в уни­вер­си­тет­ской хими­че­ской лабо­ра­то­рии. Но даль­ше ста­вить опы­ты нача­ла сама жизнь — уже над всей страной.

Георгию было 17, когда к вла­сти при­шли боль­ше­ви­ки. Родители, когда-то сами «пере­бо­лев­шие» марк­сиз­мом, при­ви­ли ему недо­ве­рие к любым ради­каль­ным про­ек­там пере­устрой­ства мира. Новую власть он не при­нял и в ито­ге ока­зал­ся в Белой армии. Дальше — недол­гая служ­ба в кава­ле­рии, эва­ку­а­ция на паро­хо­де из Крыма, сып­ной тиф и турец­кий плен. Вспоминать об этом Георгий Богданович не любил.

При содей­ствии бри­тан­ских вла­стей он осво­бо­дил­ся и посе­лил­ся в Париже. Снова выру­чи­ли род­ствен­ные свя­зи. Уже дру­гой дядя, Игорь Богданович, в годы граж­дан­ской вой­ны слу­жив­ший мини­стром внут­рен­них дел в пра­ви­тель­стве неза­ви­си­мой Украины, посо­ве­то­вал моло­до­му чело­ве­ку посту­пить в Берлинский уни­вер­си­тет. И даже запла­тил за обучение.

Тяготы вой­ны не отби­ли у Георгия вкус к нау­ке. Университетский курс он «про­гло­тил» за три с поло­ви­ной года, а потом в рекорд­ные сро­ки защи­тил док­тор­скую дис­сер­та­цию по фото­хи­мии моно­ок­си­да хло­ра и озо­на. Но тут воз­ник­ли слож­но­сти с тру­до­устрой­ством. В Германии рус­ских не люби­ли, и эта непри­язнь не мино­ва­ла и ака­де­ми­че­ский мир. Возможностей занять достой­ное место было мало.

По реко­мен­да­ции науч­но­го руко­во­ди­те­ля, про­фес­со­ра Боденштайна, он полу­чил сти­пен­дию в Принстонском уни­вер­си­те­те и поехал в Америку. Это была судь­бо­нос­ная коман­ди­ров­ка: Штаты ста­ли его новым домом. Там он женил­ся и вско­ре полу­чил рабо­ту в Гарварде, с кото­рым остал­ся свя­зан до кон­ца жиз­ни. «Неплохо для чело­ве­ка, кото­рый пона­ча­лу с тру­дом объ­яс­нял­ся на лома­ном англий­ском», — как ска­жет его дочь Вера.

Булочки для партизан

Работая в Гарварде, Кистяковский быст­ро стал одним из луч­ших, если не луч­шим экс­пер­том по взрыв­чат­ке. В 1939 году нача­лась Вторая миро­вая вой­на. В 1940 году пре­зи­дент США Франклин Рузвельт создал Национальный иссле­до­ва­тель­ский коми­тет по обо­роне. Джеймс Б. Конант, пре­зи­дент Гарварда, был назна­чен гла­вой отде­ла B, кото­рый отве­чал за бом­бы, топ­ли­во, газы и хими­ка­ты. Он и назна­чил Кистяковского руко­во­ди­те­лем отде­ла А-1, зани­мав­ше­го­ся взрыв­ча­ты­ми веществами.

«Кисти» (как назы­ва­ли его кол­ле­ги) ока­зал­ся неве­ро­ят­но про­дук­ти­вен. Он создал десят­ки новых хими­че­ских соста­вов, в том чис­ле то, что поз­же назо­вут пла­сти­ко­вой бом­бой, а так­же первую в мире «съе­доб­ную» взрыв­чат­ку, кото­рая спас­ла Китай от раз­гро­ма. О ней сто­ит рас­ска­зать поподробнее.

В нача­ле вой­ны Японии уда­лось захва­тить зна­чи­тель­ную часть Китая. Возникло пар­ти­зан­ское дви­же­ние, но оно почти цели­ком зави­се­ло от внеш­ней помо­щи. Оккупационные япон­ские вой­ска досмат­ри­ва­ли каж­дый гру­зо­вик, и про­не­сти мимо них ору­жие было делом неве­ро­ят­но слож­ным. Решение неожи­дан­но нашел Кистяковский, когда ему на гла­за попал­ся пакет с мукой.

Работая с гек­со­ге­ном, он почти слу­чай­но открыл его побоч­ный про­дукт окто­ген. Он обла­дал более высо­кой тем­пе­ра­ту­рой вос­пла­ме­не­ния и к тому же по виду был очень похож на муку. Именно с мукой химик и дога­дал­ся его сме­шать. Из такой сме­си мож­но было даже делать выпеч­ку. Но доста­точ­но вста­вить дето­на­тор — и маффин пре­вра­щал­ся в бомбу.

Для пере­сыл­ки взрыв­чат­ку упа­ко­вы­ва­ли в меш­ки от «Тети Джемаймы» (попу­ляр­ная в США мар­ка кули­нар­ных изде­лий) и пере­прав­ля­ли через япон­ские КПП. От насто­я­щей муки она не отли­ча­лась ни по виду, ни по вку­су. Разве что была несколь­ко гру­бее по тек­сту­ре. Некоторые повстан­цы даже соблаз­ня­лись ее видом.

В малых дозах она без­вред­на. Но толь­ко в малых. По сло­вам аме­ри­кан­ских коор­ди­на­то­ров, им при­хо­ди­лось бук­валь­но бить под­опеч­ных по рукам, что­бы те не отра­ви­лись. «Однажды наш повар попро­бо­вал такой кекс — веро­ят­но, поду­мал про себя: “эти про­кля­тые аме­ри­кан­цы про­сто хотят оста­вить их себе”, — и чуть не умер», —вспо­ми­нал дивер­сант Фрэнк Глисон. За годы вой­ны китай­цы исполь­зо­ва­ли око­ло 15 тонн «Тети Джемаймы», но сек­рет так и остал­ся не раскрыт.

Георгий Кистяковский. 40-ые годы

Инженеры Апокалипсиса

Но глав­ное дело в жиз­ни Джорджа-Георгия было впе­ре­ди. В нача­ле соро­ко­вых годов на сек­рет­ной базе Лос-Аламос в США шли рабо­ты над ору­жи­ем небы­ва­лой мощи. На созда­ние сна­ря­дов, спо­соб­ных пре­вра­тить в радио­ак­тив­ный пепел целый город, выде­ли­ли почти 2 млрд дол­ла­ров ($23 млрд по сего­дняш­не­му кур­сe). Единой тех­но­ло­гии не было, поэто­му к делу под­клю­чи­ли сра­зу две коман­ды: одна про­ек­ти­ро­ва­ла ура­но­вый сна­ряд, а дру­гая — плутониевый.

Технически создать ура­но­вую бом­бу было про­ще. Но у нее была мас­са недо­стат­ков. Во-пер­вых, она была очень «про­жор­ли­вой»: на один сна­ряд ухо­ди­ло 50 кг ура­на-235, а полу­че­ние тако­го коли­че­ства ура­на-235 очень доро­го и дол­го (в при­род­ном уране-238 доля ура­на-235 — менее 1%). Во-вто­рых, «каприз­ной»: силь­ный удар мог при­ве­сти к преж­де­вре­мен­ной дето­на­ции. В-тре­тьих, гро­мозд­кой: боль­ше двух мет­ров в длину.

С дру­гой сто­ро­ны, пол­ным ходом шла нара­бот­ка ору­жей­но­го плу­то­ния, кото­ро­го хва­ти­ло бы сра­зу на несколь­ко бомб. Но тут уче­ные упер­лись в про­бле­му дето­на­ции. Нужно было спро­ек­ти­ро­вать кон­струк­цию так, что­бы до поры до вре­ме­ни мас­са деля­ще­го­ся веще­ства в ней была «докри­ти­че­ской», а потом момен­таль­но ста­но­ви­лась «кри­ти­че­ской». В ура­но­вой бом­бе кри­ти­че­ской мас­сы дости­га­ли «пушеч­ным» мето­дом: за счет столк­но­ве­ния двух кус­ков докри­ти­че­ской мас­сы с друг с дру­гом. Но для ору­жей­но­го плу­то­ния такой метод он не под­хо­дил: из-за неста­биль­но­сти веще­ства реак­ция начи­на­лась слиш­ком рано. Вместо взры­ва полу­чил­ся бы про­сто выброс плутония.

Тогда физи­ки вспом­ни­ли об импло­зии. При таком взры­ве дето­на­ция направ­ле­на внутрь и как бы сдав­ли­ва­ет, «обжи­ма­ет» со всех сто­рон поме­щен­ный в центр плу­то­ни­е­вый шар. Но очень труд­но не дать всей кон­струк­ции раз­ле­теть­ся, пока идет про­цесс тако­го «обжи­ма». От того, насколь­ко дол­го суще­ству­ет актив­ная зона, зави­сит общая мощ­ность взрыва.

Нужно было добить­ся иде­аль­но сфе­ри­че­ской взрыв­ной вол­ны, направ­лен­ной точ­но к цен­тру сна­ря­да. В сере­дине 40-х годов еще не суще­ство­ва­ло ком­пью­те­ров, кото­рые мог­ли бы про­ве­сти все нуж­ные рас­че­ты. Оставалось упо­вать на луч­шие в мире моз­ги. Как раз таки­ми и обла­дал Джордж Кистяковский.

Поначалу он хотел отка­зать­ся: он преж­де не рабо­тал с ядер­ным топ­ли­вом, но руко­во­ди­те­лю Манхэттенского про­ек­та Роберту Оппенгеймеру уда­лось его уго­во­рить. Для это­го он даже допу­стил неви­дан­ную воль­ность: раз­ре­шил доче­ри Кистяковского Вере наве­щать его летом (на сек­рет­ном объ­ек­те!). Первое, что сде­лал Джордж, при­быв на место, — купил пару лоша­дей для семей­ных прогулок.

Последние мгновения Земли

То, что пору­чи­ли Кистяковскому, пона­ча­лу каза­лось физи­кам невоз­мож­ным: создать управ­ля­е­мый взрыв, кото­рый сожмет плу­то­ни­е­вый шарик, как сне­жок в ладо­нях. Проблема была в том, что при одно­вре­мен­ной дето­на­ции несколь­ких заря­дов удар­ные вол­ны про­хо­дят сквозь металл и стал­ки­ва­ют­ся. Результат ока­зы­ва­ет­ся совер­шен­но непредсказуем.

Но спо­соб управ­лять вол­ной был най­ден. Для это­го физик и мате­ма­тик Джон фон Нейман спро­ек­ти­ро­вал спе­ци­аль­ные взрыв­ные лин­зы, кото­рые состо­я­ли из быст­ро сго­ра­ю­ще­го внеш­не­го слоя и мед­лен­но горев­ше­го внут­рен­не­го ком­по­нен­та. Действуя как уве­ли­чи­тель­ное стек­ло, они фор­ми­ро­ва­ли кон­ту­ры взрыв­ной вол­ны и направ­ля­ли её к цен­тру бомбы.

Другим инстру­мен­том, с помо­щью кото­ро­го мож­но было управ­лять взры­вом, была соб­ствен­но взрыв­чат­ка. После ряда опы­тов Кистяковский при­шел к идее ком­би­ни­ро­ван­но­го дей­ствия двух раз­ных взрыв­ча­ток с раз­ной ско­ро­стью дето­на­ции. Первая (быст­рая) долж­на была создать основ­ную вол­ну, а вто­рая (мед­лен­ная) — скор­рек­ти­ро­вать ее и напра­вить точ­но к ядру.

Спустя меся­цы экс­пе­ри­мен­тов нуж­ная ком­би­на­ция нако­нец была най­де­на: в каче­стве быст­рой взрыв­чат­ки исполь­зо­ва­ли смесь гек­со­ге­на, TNT, и тор­пек­са, а мед­лен­ную — раз­ра­бо­та­ли спе­ци­аль­но по запро­су Кистяковского в его Питтсбургской лабо­ра­то­рии. Она полу­чи­ла назва­ние баратол.

Когда в июле 1945 года нуж­ные фор­мы для линз нако­нец были изго­тов­ле­ны и достав­ле­ны в лабо­ра­то­рию Кистяковского, на них уже были сле­ды кор­ро­зии и мел­кие тре­щи­ны. Химик был в яро­сти! Сроки под­жи­ма­ли, и ему при­шлось исправ­лять дефек­ты с помо­щью сто­ма­то­ло­ги­че­ской бор­ма­ши­ны и жид­кой взрыв­чат­ки. Спустя годы он опи­шет свое состо­я­ние в тот момент так: «Я думал, если у меня в руках рва­нет два­дцать три кило­грам­ма взрыв­чат­ки, я вряд ли это почувствую».

Нервы в те дни были на пре­де­ле у всех. В успе­хе не был уве­рен никто. Кроме, кажет­ся, само­го Кистяковского. Он не дрог­нул даже после про­ва­ла «гене­раль­ной репе­ти­ции» (с холо­стым заря­дом) за два дня до глав­но­го испы­та­ния. И даже поспо­рил с руко­во­ди­те­лем про­ек­та Робертом Оппенгеймером на свою месяч­ную зар­пла­ту, что лин­зы не подведут.

Утром 16 июля на поли­гоне Аламогордо обста­нов­ка была близ­ка к исте­рич­ной. Корпус бом­бы даже не успе­ли закре­пить бол­та­ми, а про­сто обиль­но пере­мо­та­ли скот­чем. Но даль­ше все про­шло уди­ви­тель­но глад­ко: 32 кап­сю­ля-дето­на­то­ра, закреп­лен­ные на сталь­ном кожу­хе бом­бы, син­хрон­но про­рва­ли наруж­ную обо­лоч­ку и наткну­лись на бара­то­ло­вую серд­це­ви­ну. Она пога­си­ла первую вол­ну, затем нако­пив­ша­я­ся шаро­об­раз­ная лави­на добра­лась до ядра. Реакция пошла!

Мощность взры­ва, по рас­че­там, соста­ви­ла 22 000 тонн в тро­ти­ло­вом экви­ва­лен­те. Оппенгеймер ожи­дал, что она не пре­вы­сит 300 тонн. Сам Кистяковский про­гно­зи­ро­вал 1400. Едва под­няв­шись на ноги, он пер­вым делом схва­тил Оппенгеймера за пле­чо и потре­бо­вал свой выиг­рыш. Хотя уви­ден­ное пора­зи­ло его не мень­ше, чем осталь­ных. «В кон­це све­та — в послед­нюю мил­ли­се­кун­ду суще­ство­ва­ния Земли — послед­ний чело­век уви­дит то, что виде­ли мы», — ска­жет он позднее.

Советник президента

Поначалу мно­гие уче­ные, тру­див­ши­е­ся над созда­ни­ем бом­бы, не пред­по­ла­га­ли, к каким послед­стви­ям это при­ве­дет. «Весной 1945 г, — вспо­ми­нал мно­го лет спу­стя Кистяковский, — пред­ста­ви­тель воен­но-мор­ской раз­вед­ки сооб­щил нам, что Япония не соби­ра­ет­ся капи­ту­ли­ро­вать, и высад­ка аме­ри­кан­ских сил на глав­ные ост­ро­ва будет сопря­же­на с боль­ши­ми поте­ря­ми. Это убе­ди­ло меня, что воен­ное исполь­зо­ва­ние атом­ных бомб было оправ­дан­ным, пото­му что я желал поло­жить конец войне как мож­но быст­рее. А затем посте­пен­но стал пони­мать, что это не так…»

Оппенгеймер про­из­нес про­ро­че­ские сло­ва: «Сегодня наша гор­дость не может не быть омра­че­на глу­бо­ким бес­по­кой­ством. Если атом­ным бом­бам суж­де­но попол­нить арсе­нал средств уни­что­же­ния, то неми­ну­е­мо насту­пит вре­мя, когда чело­ве­че­ство про­кля­нет сло­ва Лос-Аламос и Хиросима». Подобные мыс­ли, несо­мнен­но, посе­ща­ли и Кистяковского после бом­бар­ди­ро­вок мир­ных япон­ских городов.

После закры­тия Манхэттенского про­ек­та Кистяковский вер­нул­ся к люби­мо­му делу — пре­по­да­ва­тель­ской и иссле­до­ва­тель­ской дея­тель­но­сти в Гарварде. Но ядер­ная гон­ка нарас­та­ла. Кто-то дол­жен был кон­суль­ти­ро­вать новые коман­ды раз­ра­бот­чи­ков. «Кисти» часто наве­щал Лос-Аламос, помо­гая совер­шен­ство­вать пара­мет­ры взры­ва. Но, когда физик Эдвард Теллер, воз­гла­вив­ший рабо­ты по созда­нию еще более мощ­ной водо­род­ной бом­бы, пред­ло­жил ему рабо­ту, тот отве­тил кате­го­ри­че­ским отказом.

Тем не менее, в 1950-х годах Кистяковский актив­но поль­зо­вал­ся сво­им экс­перт­ным поло­же­ни­ем, что­бы участ­во­вать в при­ня­тии клю­че­вых реше­ний. Он вошел в Консультативный коми­тет Министерства обо­ро­ны США по бал­ли­сти­че­ским раке­там, в Консультативный коми­тет по хими­че­ской энер­гии Национального управ­ле­ния аэро­нав­ти­ки (НАСА). А с 1959 года — после запус­ка пер­во­го совет­ско­го спут­ни­ка — стал спе­ци­аль­ным совет­ни­ком пре­зи­ден­та по нау­ке и тех­ни­ке в адми­ни­стра­ции Дуайта Эйзенхауэра.

В 1957 году, вско­ре после того, как запуск Советским Союзом пер­во­го искус­ствен­но­го спут­ни­ка Земли так напу­гал Америку, спе­ци­аль­ная груп­па экс­пер­тов, полу­чив­шая назва­ние Комиссии Гейтера, заяви­ла в сво­ем докла­де, что через несколь­ко лет угро­за, созда­ва­е­мая совет­ски­ми раке­та­ми, «достиг­нет кри­ти­че­ско­го уров­ня». Военные ухва­ти­лись за этот доклад и пред­ло­жи­ли огром­ное уве­ли­че­ние рас­хо­дов на оборонку.

«Некоторые рас­це­ни­ва­ли успех совет­ской кос­ми­че­ской про­грам­мы как “бес­кров­ный Перл-Харбор” для пре­сти­жа США, — писал Кистяковский в кни­ге «Ученый в Белом доме». — В те дни “Нью-Йорк Таймс” оше­лом­лен­но писа­ла, что рус­ские обла­да­ют меж­кон­ти­нен­таль­ны­ми бал­ли­сти­че­ски­ми раке­та­ми, кото­рые спо­соб­ны в ско­ром вре­ме­ни сте­реть с лица зем­ли аме­ри­кан­ские города».

Используя уче­ных в каче­стве совет­ни­ков, Эйзенхауэр хотел пога­сить вол­ну бес­по­кой­ства в аме­ри­кан­ском обще­стве, вызван­ную успе­ха­ми Советского Союза. Эйзенхауэр не без осно­ва­ний счи­тал, что опо­ра на мне­ние экс­пер­тов помо­жет одно­вре­мен­но смяг­чить кри­ти­ку в адрес адми­ни­стра­ции, «про­зе­вав­шей» успех стра­те­ги­че­ско­го про­тив­ни­ка, и най­ти луч­шие решения.

Ученые полу­чи­ли неслы­хан­ную власть: они мог­ли накла­ды­вать вето на реше­ния руко­во­ди­те­лей ведомств, вли­ять на кад­ро­вые пере­ста­нов­ки и рас­пре­де­ле­ние бюд­же­тов. Однажды пре­зи­дент попро­сил Кистяковского про­ана­ли­зи­ро­вать дея­тель­ность Стратегического управ­ле­ния ВВС со сло­ва­ми: «Я не верю этим гене­ра­лам, поэто­му я послал Джорджа разобраться».

Георгий Кистяковский (сле­ва) и Дуайт Эйзенхауэр. Конец 40-х 

Упущенные возможности

Не сто­ит думать, что Кистяковский при­над­ле­жал к чис­лу «голубей»-пацифистов. Во всех груп­пах и сове­тах он после­до­ва­тель­но отста­и­вал идею созда­нию про­ти­во­ве­са СССР. Говоря о необ­хо­ди­мо­сти кон­тро­ля над испы­та­ни­я­ми ядер­но­го ору­жия, он при­зы­вал не к разору­же­нию, а к сдер­жи­ва­нию необос­но­ван­но­го роста рас­хо­дов. В 1960 году он пред­ло­жил «поро­го­вую кон­цеп­цию», озна­ча­ю­щую, что все ядер­ные испы­та­ния выше уров­ня тех­но­ло­гии сей­сми­че­ско­го обна­ру­же­ния долж­ны быть запрещены.

Казалось, Хрущев был готов идти на уступ­ки и со сво­ей сто­ро­ны. Не зря же чуть ли не во всех серьез­ных речах он гово­рил о мир­ном сосу­ще­ство­ва­нии. «Надо сде­лать так, что­бы неиз­беж­ная борь­ба меж­ду дву­мя систе­ма­ми выли­лась исклю­чи­тель­но в борь­бу меж­ду идео­ло­ги­я­ми», — заяв­лял он в янва­ре 1960 года на сес­сии Верховного Совета. В сен­тяб­ре 1959 года состо­ял­ся пер­вый визит совет­ско­го лиде­ра в Соединенные Штаты. Ответный визит Эйзенхауэра был наме­чен на сле­ду­ю­щий год.

Но неза­дол­го до визи­та под Свердловском был сбит аме­ри­кан­ский раз­ве­ды­ва­тель­ный само­лёт U-2, что ста­ло при­чи­ной охла­жде­ния совет­ско-аме­ри­кан­ских отно­ше­ний. Было и еще одно непри­ят­ное послед­ствие – уже лич­но для Кистяковского. Он поте­рял воз­мож­ность уви­деть­ся со сво­им бра­том, жив­шим в Киеве. Как ока­за­лось, навсегда.

Борис Филипченко в кни­ге «Биографические стра­ни­цы из семей­ной лето­пи­си одно­го рода» вспо­ми­на­ет инте­рес­ный слу­чай: «В нача­ле лета 1960 г. в Киеве наблю­дал­ся пере­по­лох: в горо­де наво­ди­ли поря­док; асфаль­ти­ро­ва­ли ули­цы. А док­тор био­ло­гии Александр Богданович Кистяковский, жив­ший в ком­му­наль­ной квар­ти­ре, неожи­дан­но полу­чил новую 3-ком­нат­ную квар­ти­ру в пре­стиж­ном рай­оне, на Печерске. Все объ­яс­ня­лось эле­мен­тар­но: ожи­дал­ся при­езд в Киев пре­зи­ден­та США Д. Эйзенхауэра, а вме­сте с ним и его совет­ни­ка по нау­ке и тех­ни­ке Джоржа (Георгия) Кистяковского — род­но­го бра­та Александра Богдановича.

Но как мы зна­ем, этот визит не состо­ял­ся. 1 мая 1960 года в рай­оне Свердловска на высо­те 20 км был сбит аме­ри­кан­ский само­лет-раз­вед­чик. Летчик Френсис Пауэрс, спа­са­ясь, ката­пуль­ти­ро­вал­ся и бла­го­по­луч­но при­зем­лил­ся. Президенту США в рез­кой фор­ме Никита Хрущев отка­зал в офи­ци­аль­ном визи­те в СССР. Встреча бра­тьев Кистяковских не состоялась».

Альтер-эго академика Сахарова

Влияние Кистяковского во мно­гом стро­и­лось на дове­ри­тель­ном отно­ше­нии Эйзенхауэра. Но его срок под­хо­дил к кон­цу. В ходе пред­вы­бор­ной кам­па­нии 1960 года сена­тор Джон Кеннеди обви­нил рес­пуб­ли­кан­скую адми­ни­стра­цию в халат­ном отно­ше­нии к наци­о­наль­ной обо­роне — и в ито­ге эта пози­ция при­нес­ла ему победу.

Какое-то вре­мя Кистяковский оста­вал­ся при вла­сти. Но разум­ное огра­ни­че­ние гон­ки воору­же­ний, на кото­ром он наста­и­вал, было ото­дви­ну­то в сто­ро­ну. Особенно после 1962 года, когда раз­ра­зил­ся Карибский кри­зис и в обще­стве и Пентагоне опять заго­во­ри­ли об отста­ва­нии США и пре­вос­ход­стве совет­ских ракет. Хотя Кистяковский сохра­нял место в кон­суль­та­тив­ных орга­нах, он чув­ство­вал, что его уже не слышат.

В кон­це кон­цов он понял, что роль экс­пер­тов во мно­го зави­сит от при­хо­ти поли­ти­ков, в руках кото­рых нахо­дит­ся реаль­ная власть. «Я начал пони­мать, что поли­ти­ка созда­ет­ся путем, кото­рый весь­ма сомни­те­лен. В ее фор­ми­ро­ва­нии участ­ву­ют люди, не зна­ю­щие реаль­ных фак­тов и не име­ю­щие вре­ме­ни их изу­чить в силу бюро­кра­ти­че­ской заня­то­сти. Некоторые нахо­дят­ся на низ­ком интел­лек­ту­аль­ном уровне», — писал он.

Окончательный раз­рыв уче­но­го с пра­ви­тель­ством про­изо­шел в янва­ре 1968 г. Он напра­вил госу­дар­ствен­но­му сек­ре­та­рю мемо­ран­дум, в кото­ром при­звал отка­зать­ся от при­ме­не­ния гер­би­ци­да «Агент Оранж». Это веще­ство уни­что­жа­ло леса, в кото­рых пря­та­лись пар­ти­за­ны, но так­же вызы­ва­ло у людей рак и мута­ции. Не полу­чив отве­та, он демон­стра­тив­но вышел из всех госу­дар­ствен­ных структур.

Последние десять лет жиз­ни Кистяковский отдал почти исклю­чи­тель­но обще­ствен­ной дея­тель­но­сти. Он стал актив­ным участ­ни­ком дви­же­ния за предот­вра­ще­ние ядер­ной вой­ны, воз­гла­вив обще­ствен­ный Совет за созда­ние достой­ных усло­вий жиз­ни на зем­ле. Кистяковский сле­дил и за ситу­а­ци­ей в СССР, осо­бен­но за выступ­ле­ни­я­ми ака­де­ми­ка Андрея Сахарова, и даже при­нял уча­стие в обсуж­де­нии его рабо­ты «Размышления о про­грес­се, мир­ном сосу­ще­ство­ва­нии и интел­лек­ту­аль­ной сво­бо­де», пере­пе­ча­тан­ной «Нью-Йорк Таймс» в 1968 году.

На дис­кус­сии в Национальной Академии наук США, посвя­щен­ной Сахарову, Кистяковский отнес физи­ка к той части интел­ли­ген­ции (преж­де все­го тех­ни­че­ской), кото­рая сохра­ни­ла широ­кий кру­го­зор и, несмот­ря на узко­на­прав­лен­ные инте­ре­сы, дума­ла о судь­бах мира и о гло­баль­ных послед­стви­ях раз­ви­тия тех­но­ло­гий. Не исклю­че­но, что химик угля­дел в совет­ском кол­ле­ге свое альтер-эго.

В послед­нем боль­шом интер­вью жур­на­лу «Chemical and Engineering News» он опять предо­сте­рег от нера­зум­но­го рас­ши­ре­ния воен­ных рас­хо­дов: «Я пола­гаю, что есть тес­ная кор­ре­ля­ция меж­ду сте­пе­нью вовле­че­ния стра­ны в воен­ную дея­тель­ность и сни­же­ни­ем воз­мож­но­стей для эко­но­ми­че­ско­го развития».

Эти сло­ва ста­ли про­ро­че­ски­ми. Но не для США, а для его быв­шей роди­ны. Война в Афганистане исто­щит силы Советского Союза и при­бли­зит его конец. Но Джордж-Георгий до это­го не дожи­вет. Его не ста­нет 7 декаб­ря 1982 года. Через год в СССР умрет и его млад­ший брат, био­лог Александр Кистяковский, с кото­рым ему так и не дове­лось уви­деть­ся вновь.

Автор очер­ка Антон СОЛДАТОВ

Антон Солдатов  22.03.2023