«Страх велик от неясности правил»
Я хочу рассказать о ситуации в университетах после начала СВО, о том, как она воспринимается, как мне кажется, многими российскими учеными. Конечно, это субъективный взгляд, полноты информации у меня нет. Могу только сказать, что многие понимают: ситуация ухудшается, и этот тренд, скорее всего, будет продолжаться. То, что было вчера и есть сегодня, может измениться, скорее даже, не может не измениться. Здесь никаких иллюзий нет.
Важно понимать, что у разных научных институций пока нет единых правил.
Я бы назвала этот период периодом переходным: все работают в пределах нечеткой определенности (например, какие темы исследований предлагать можно, а какие уже нельзя), что можно делать, а что уже нежелательно.
При этом ситуация меняется, поэтому непонятно, какие пределы возможностей будут завтра.
Видно, что какие-то новые правила научной и преподавательской жизни еще не вполне сложились, а это значит, что пока многое зависит от тех людей, которые руководят университетом: от ректора до руководителя факультета или лаборатории. Поэтому даже внутри одного университета могут быть разные степени свободы и ограничений. Разброс очень большой в том, где и в какой степени можно заниматься тем, что тебе интересно. Второе важное обстоятельство: насколько на виду, насколько привлекает внимание тот или иной научный институт или университет.
Если говорить о введении идеологии в научную среду, то в целом понятно какая она, но пока нет четкого плана по ее внедрению, то есть до этапа институциализации еще дошли, нет четких, где-то прописанных норм и правил. В крупном бизнесе в контракте очень многое прописано: например, право давать интервью внешним организациям, СМИ, многое, касающееся ограничений разного рода, иногда даже дресс-код. В контактах в научной сфере, в образовании пока еще этого нет или очень мало. Я думаю, что в науку и высшее образование такого рода пункты через какое-то время тоже придут. Пока же регулирование лояльности в большей мере осуществляется за счет сокращения длительности контрактов. Контракт закончился, его можно продлить, а можно этого не делать. Если продление происходит с помощью конкурса ППС (профессорско-преподавательского состава – прим. ред.), человеку в частной беседе можно рекомендовать не подавать документы на конкурс, поскольку у него мало шансов на успех.
При этом пока что ощущения массовости репрессий нет, хотя страх велик, даже очень. Интересно, что он велик именно от неясности правил, когда неясно, что можно, а что нельзя, когда думается, что тебя могут случайно задеть и при проведении немассовых репрессий.
Это, разумеется, не касается людей лояльных. Которых все устраивает, которые считают, что пришло правильное время.
Можно ли считать, что провинциальные вузы свободнее столичных или наоборот? Думаю, что здесь нет четкого ответа, ситуации могут быть очень разными даже внутри одного региона или города. Поскольку ситуацию можно назвать переходной, то скорость этого перехода зависит от огромного количества объективных и субъективных обстоятельств. Ясно только, что если университет известный, что называется «на виду», то обо всем, что там происходит, много говорят и пишут, каждое событие обсуждается. Создается впечатление, что именно там самая тяжелая ситуация. Совсем не обязательно, просто о многих других университетах почти ничего не известно.
Принципиальный вопрос – как люди справляются с ситуацией ограничения академических свобод. В отличие от многих других сфер деятельности, из этой люди уходят редко, причем это характерно далеко не только для России. Да и уходить из академии сложно, особенно если профессия не предполагает уход в бизнес. Поэтому я уверена, что большинство людей будет приспосабливаться и становиться все более лояльным к новым требованиям. Другой вариант – эмиграция, а, судя по некоторым оценкам, потери в этой сфере уже довольно велики и могут стать еще более значительными.
Если говорить об исследовательской работе, то большинство тем требует согласования и финансирования, исследования начинаются либо с согласования предложенных тем, либо по темам, спущенным сверху. Поэтому контроль начинается уже на стадии согласования и финансирования. Что касается преподавания, то относительно недавно внимание гораздо больше уделялось не столько содержанию учебных программ, сколько соответствию шаблону, который регулярно менялся. Теперь, скорее всего, при принятии программы будут больше внимания уделять уже содержанию, списку литературы и пр. Другое дело, что и в рамках одной программы у преподавателя были и отчасти есть немалые возможности для манёвра. Раньше преподаватели не задумывались о том, сообщат ли руководству о каких-то их вольностях студенты, этого не происходило или почти не происходило. Теперь это становится нормой профессиональной жизни.
Можно говорить о процессе формирования недоверия друг к другу в академической сфере, но параллельно, как мне кажется, идет процесс противоположный по направленности. Когда усиливаются дружеские и коллегиальные связи между людьми, близкими по взглядам. Это очень важно, поскольку позволяет вести непринужденные обсуждения, чувствовать себя не в одиночестве. Конечно, для этого требуется, чтобы круг единомышленников существовал.
В советское время существовало что-то вроде полуподпольной науки «для своих». В сфере гуманитаристики и социальных наук возникали разного рода неформальные семинары, кружки, иногда в каком-то институте, иногда на чьих-то квартирах. Это позволяло заниматься наукой, пусть и в стол, но со своими исследованиями знакомить других людей, мнение которых важно и авторитетно. Это было в прошлом, но не думаю, что такая практика может возродиться. Работы «в стол» и «для своих» не будет, но общение такого рода развивается, становится все более важным. И обмен опытом, и обмен какими-то идеями.
В большей степени это происходит онлайн, новые технологии очень полезны. Конечно, у какой-то части исследователей, остающихся в России, есть возможность публиковаться за рубежом, и это было бы хорошим выходом из ситуации. К сожалению, участие в зарубежных конференциях, публикации в научных зарубежных журналах для многих становятся все менее доступными. Нередки случаи, когда они получают отказы только из-за проживания в России и работы в университетах, находящихся под формальными и даже неформальными санкциями, даже если не указывают свою аффилиацию. Боюсь, что этот тренд будет только усиливаться.
Что касается ученых, уехавших из России, то далеко не у всех научная карьера за рубежом пока складывается гладко. В течение двух лет я беру интервью у покинувших страну людей, в том числе из университетской среды. Среди них есть выдающиеся исследователи, звезды в своей области науки. Тем не менее, получить длительные позиции в зарубежных университетах, удалось пока очень немногим. У большинства это краткосрочные позиции (на 1,5–2 года), которые как раз заканчиваются. Надеюсь, всем удастся получить новые хорошие контракты, желательно длительные. Это скоро станет ясно. В гораздо лучшей ситуации оказались молодые исследователи, которым удастся инкорпорироваться в мировую науку через PhD в зарубежных университетах. Дальше их карьера будет зависеть только от них, поскольку искать работу они уже будут на общих основаниях, а не как российские ученые. Им сразу удастся стать частью мировой науки. И снова приходится отмечать, что из-за визовой политики ряда стран у молодых исследователей возникают большие сложности: их могут принять в аспирантуру, но сложности получения виз оказываются очень тяжело преодолимыми.
И вот здесь необходимо поговорить о перспективах российской гуманитаристики и социальных наук. Уехавшие профессора, а среди них немало выдающихся специалистов в своей области, больше не будут учить российских студентов. Оставшиеся, среди которых тоже много очень квалифицированных специалистов, находятся в ситуации роста ограничений, не всегда могут дать студентам все, что могут.
Боюсь, эта ситуация может негативно сказаться на подготовке исследователей нового поколения, то есть привести к некоторой провинциализации российской науки в будущем.
Если задуматься над вопросом, чем можно заместить понесенные утраты, как найти другие каналы пополнения знаний, повышения квалификации, то пока сложно сказать, каков будет доступ к каким-то зарубежным онлайн-ресурсам ведущих мировых вузов. Просто потому, что из России крайне сложно их оплатить.
Мне кажется, было бы очень полезно, если бы утвердившиеся за рубежом русские гуманитарии и представители социальных, да и всех других наук объединились, чтобы помогать своим коллегам, остающимся в России.
Тут есть разные способы поддержки: помощь оплаты разных онлайн ресурсов, электронных библиотек, становящихся все менее доступными — одно из направлений этого сотрудничества. Без доступа к свежей научной литературе современная наука вообще невозможна.
Если вы хотите быть услышанными, пишите нам:
[email protected]
чат-бот в Телеграме: @invariant2023_bot
20.03.2024