14-15 октября в Чикаго пройдет ежегодная конференция RASA. В этом году она посвящена 150-летию со дня рождения Сергея Рахманинова. Выдающийся музыкант покинул Россию вскоре после революции 1917 года, умер в 1943 году в США, но в истории музыки за ним прочно закрепилась слава «самого русского композитора». Сам он свою связь с Россией ощущал до конца жизни. Во время Второй мировой войны деньги от нескольких концертов музыканта пошли на самолет для Красной Армии.
Чему учит рахманиновский опыт творчества в эмиграции, почему его произведения запрещали и вновь разрешали исполнять в СССР и пройдет ли классическая музыка проверку временем, мы обсудили в разговоре с почетным докладчиком конференции, дирижером, исполнявшим все произведения Рахманинова, профессором, директором оркестра Северо-Западного университета Музыкальной школы Бинен Виктором Ямпольским. Беседовала Ольга Орлова.
Справка:
Виктор Ямпольский — родился в 1942 году в городе Фрунзе (Бишкек,Кыргызстан) в семье музыкантов. Его отец, Владимир Ямпольский, пианист, аккомпанировал выдающимся советским скрипачам: М. Полякину, Д. Ойстраху, Ю. Ситковецкому, В. Климову, В. Пикайзену, М. Лубоцкому. Мать, Фаина Заславская, училась вместе с Владимиром Горовицем.
В 1966 году окончил Московскую консерваторию по классу скрипки у Давида Ойстраха. В 1973 году окончил Ленинградскую консерваторию по классу дирижирования у Николая Рабиновича. Был членом оркестра Московской филармонии как скрипач и дирижер-ассистент под руководством Кирилла Кондрашина.
В 1973 году покинул СССР. По рекомендации Зубина Меты Ямпольский получил стипендию Леонарда Бернстайна и иммигрировал в Тангeлвуд (США), где выиграл конкурс в Бостонский симфонический оркестр. Руководил Атлантическим симфоническим оркестром в Галифаксе (1977-1982), оркестром Бостонского университета (1979-1984). С 1993 по 1994 год он был главным дирижером Национального симфонического оркестра в Йоханнесбурге. Он также был постоянным дирижером Чикагского гражданского оркестра (1991-1996), а также главным дирижером оркестра города Омахи, штат Небраска (1995-2005). Выпустил более семидесяти аспирантов по дирижированию.
T-invariant: Вы дирижировали всеми главными произведениями Рахманинова. Как и когда он появился в вашей жизни?
Виктор Ямпольский: С Рахманиновым мое знакомство случилось очень рано, потому что его музыка была чрезвычайна популярна в советское время. Ну, конечно, каждый день по радио звучал Первый концерт Чайковского! Но и Рахманинова исполняли довольно часто. А первыми произведениями Рахманинова, которые я помню с детства, были Прелюд в до диез миноре и знаменитый «Вокализ» — версия для скрипки с фортепиано.
Дальше я поступил в училище и стал ухаживать за пианисткой Таней Акопян (впоследствии она стала моей первой женой), которая разучивала Второй концерт Рахманинова. В это же время в Москве организовали Международный конкурс имени Чайковского, победитель которого Ван Клайберн играл Третий концерт Рахманинова на финальном туре. Именно тогда я совершенно влюбился в Третий концерт.
После окончания консерватории меня взяли в оркестр к Кириллу Петровичу Кондрашину в Московскую филармонию. И естественно, что Вторую Симфонию и «Симфонические танцы» я играл много раз. «Симфонические танцы» были самым любимым произведением Кондрашина. Их мы играли во всех поездках, включая Карнеги-холл в Нью-Йорке и Лондон Симфони холл, и в Вене, и в Берлине — по всему миру.
Между прочим, я вырос не только с узнаванием Рахманинова как композитора, но также и с теми, кто его исполнял. В первую очередь это был Евгений Федорович Светланов, который поставил себе задачу пропагандировать музыку Рахманинова и русскую музыку в целом. Светланов дирижировал всеми крупными творениями Рахманинова. А, кроме того, Светланов сам был композитором. И в этом тоже, наверное, одна из причин его любви к Рахманинову.
Поскольку я изучал его партитуры с двадцати шести лет, с гордостью могу признаться, что дирижировал всеми симфониями Рахманинова и «Симфоническими танцами». Мне также довелось исполнить «Колокола»: обожаю это произведение! Хотя в советской Москве «Колокола» не были популярны из-за религиозного сюжета.
T-i: А у вас тогда не возникало вопроса, почему в СССР такой популярностью пользуется композитор, который в 1918 году покинул Россию и умер в Америке? Вот, например, писателей-эмигрантов издавать было нельзя. Почему у музыкантов дело обстояло иначе? Почему Рахманинов не был запрещен советской властью?
ВЯ: Так он и был запрещен. В 1931 году было партийное постановление о нем и в газетах написали, что его музыку нельзя исполнять. Это была реакция власти на подпись Рахманинова под коллективным письмом в «New York Times». Авторы письма возражали индийскому поэту Рабиндранату Тагору, который восторженно описал свою поездку в СССР.
Но вскоре после публикации письма в американской газете, в марте 1931 года в Большом зале Московской консерватории оркестр и хор Большого театра исполнили симфоническую поэму Рахманинова «Колокола» на стихи Эдгара По в переводе Константина Бальмонта, который, кстати, тоже был эмигрантом. Вот тогда в советской прессе и началась пропагандистская кампания против Рахманинова.
T-i: А вновь исполнять Рахманинова разрешили уже после Великой Отечественной? За его поддержку СССР?
ВЯ: Это не совсем так. Запрет был в 1931 году, но был отменен через год. Затем был второй запрет, в 1937м, но он также был вскоре нарушен. В годы Отечественной войны Рахманинов поддерживал борьбу России с фашизмом не только на словах, но и перечислял деньги от концертов на вооружение Советской Армии.
T-i: Рахманинов уехал из России на три года раньше, чем из России отплыли «философские пароходы», но реально он «уплыл» вместе с ними. С кем бы вы могли его сравнить по степени, может быть, влияния?
Виктор Ямпольский: По моим ощущениям, в музыке значимость и репутация Рахманинова как гениального русского композитора и пианиста превосходили всех выезжающих деятелей искусства, а с годами еще и выросли.
T-i: За что Рахманинова принято называть «самым русским композитором»?
ВЯ: Это зависит от того, что вы считаете самым русским. Можно считать самым русским того, кто включал больше всего народных мелодий в свои сочинения. Рахманинов в этом не был чемпионом. Но я вижу его продолжателем русской композиторской школы Петра Ильича Чайковского. Это идея синтеза западноевропейской техники композиции и культуры в самих сочинениях с русским духовным началом. Именно духовным, что не всегда связано с народной музыкой, но духовное, православное начало, безусловно, там слышно. Этот сплав, синтез начал Чайковский, а Рахманинов продолжил. И что его отличало от всех других, так это то, что ни у кого не было такого дара мелодий.
Он был гений широкой, глубокой, текущей мелодии. И во второй симфонии, и в его фортепианных концертах на первом плане слышна лирическая его струя. Рядом с ним были Игорь Федорович Стравинский и Сергей Сергеевич Прокофьев — оба модернисты. А Рахманинов довольно долго прощался с девятнадцатым веком в то время, как его ровесники уже ушли в двадцатый. С другой стороны, все они были тогда по-своему русскими композиторами.
Портрет Рахманинова работы К.А. Сомова
T-i: Творчество Рахманинова принято делить на три периода. Последний, третий — это как раз с 1918 года и до смерти в 1943 году. 1918 год – начало его эмиграции. Как повлияла эмиграция на Рахманинова-композитора?
ВЯ: Ужасно повлияла. Он оказался выброшенным из своего дома. Вместо творчества он должен был заниматься заработками. Ведь Рахманинов всегда немного колебался в трех областях: в композиции, дирижировании и в игре на фортепиано. Но когда революция выкинула его из родной среды, у него пропал фундамент, на котором росла его музыка. Он стал бездомным, ему надо было кормить семью, и он сделал выбор: стал концертным пианистом. Начал заниматься чудовищным образом, играть сольные концерты, с оркестром. В итоге его жизнь превратилась в беспрерывное турне — с одного места на другое, из одной страны в другую страну. Ведь он сыграл более тысячи сольных концертов. Поверьте, ему было очень тяжело так жить. Но так он стал выдающимся, одним из лучших пианистов двадцатого века.
T-i: А какое, на ваш взгляд, самое выдающееся произведение Рахманинов сочинил вне России?
Виктор Ямпольский: Самое лучшее произведение — это «Симфонические танцы», созданное им в конце жизни. Этой феноменальной вещью он поставил последний аккорд. Словно Моцарт, который своей симфонией «Юпитер» сказал: вот как я могу сочинять, а вы только попробуйте! И до сих пор еще никому не удалось, между прочим. В «Симфонических Танцах» параллельно слышны два течения. Одно — православное, связанное с песнопениями русской православной церкви. Оно фигурируют почти во всех его мелодиях на очень близких интервалах секунды и терции. А второе — старинный григорианский напев Dies Irae.
Интересно, что использование Рахманиновым своих собственных приемов фортепианной игры, в частности колокольности, набатности, в оркестровке превратило оркестровый звук в гигантский церковный хор и орган.
T-i: Война — время инвентаризации ценностей. Часто соотечественники, неважно, в России они находятся или вне ее, задаются вопросом: а как бы среагировал на эту ситуацию тот или иной наш интеллектуальный авторитет? Например, что сейчас делал бы Ростропович? Где бы он был? С кем бы он был? Или Высоцкий? Или Бродский? Или Солженицын? Для поколения Рахманинова таким временем проверки стала Вторая мировая война. Тогда одни представители Белой эмиграции: Зинаида Гиппиус, Владимир Мережковский, Нина Берберова — поддерживали Гитлера в надежде, что он одолеет Сталина. Другие, наоборот, несмотря на свою нелюбовь к советской власти, считали, что надо помогать Сталину одолеть фашизм. Писатель Гайто Газданов, например, будучи в юности солдатом армии Врангеля, в 1940-е годы вступил в движение Сопротивления в Париже и спасал беглых советских офицеров на оккупированной территории Франции. Рахманинов тоже в этом вопросе занял внятную позицию. Как вы думаете, чем определялся этот выбор?
ВЯ: Я думаю, что позиция русских эмигрантов в таких больших философских вопросах была связана, в общем-то, не совсем с позицией политической, а с тем, в чем они были осведомлены, а в чем нет. Мы все очень болеем за нашу родину. Но кое-кто из нас знает больше о том, что Советы сделали и к чему они привели Россию. А некоторые жили в своем мире, более романтическом и отвлеченном, и не знали по настоящему реальности.
Но мы-то теперь понимаем, какая произошла катастрофа с Россией с гибелью империи. Ведь она до сих пор не может выкрутиться из этого положения, она как была в глубокой яме, так в ней и находится. И я не вижу выхода из этого. И теперь уже читаю статьи о том, на сколько частей Россия вообще расколется и куда уйдет, например, Азиатская часть или Сибирь, и сколько себе захватит Китай и так далее.
T-i: Да, сюжет о распаде империи тесно связан с войной в Украине и с имперским дискурсом, который во многом и определил возможность этой войны. Поэтому во всем мире идет переосмысление отношения к русской культуре. Это большой вызов для всех специалистов по russian studies: и для социологов, и для культурологов, и для славистов, специалистов по русской литературе. Означает ли это, что будет такой же пересмотр в отношении к русским композиторам? И творчество того же Рахманинова будет переосмыслено и переоценено?
ВЯ: Я думаю, что этот процесс естественен. Но я бы не стал говорить, что это переосмысление. Для меня это углубление. Когда мы начинаем рассматривать определенную идею и изучать ее, это ведет к углублению наших знаний.
T-i: Рахманинов выдержит эту проверку?
ВЯ: Абсолютно! Уверен! Потому что его музыка выражает самые глубинные черты русской души. И я не уверен, что он об этом хорошо знал, потому что очень часто молодой человек не знает глубины своего таланта. Но теперь мы видим, что его значение в русской музыке совершенно невероятно.
T-i: Какой метафорой могли бы вы описать фигуру Рахманинова в вашем музыкальном мире?
Виктор Ямпольский: Он для меня Моисей, у которого горел в руках куст. Его огонь горел, но не уменьшался.
T-i: Были ли у Рахманинова последователи?
ВЯ: Думаю, были. Были композиторы, которые следовали его традициям, пользовались его методами. Во-первых, это Мясковский, который очень любил его музыку. И хотя он очень был близок к Прокофьеву, но в смысле его теоретических установок в композиции, он, конечно, не был с Прокофьевым, а, наоборот, следовал за Рахманиновым.
Второй, кто очень любил Рахманинова и действительно вырос на его почве, был Георгий Свиридов. Вся его великолепная хоровая музыка, например, «Поэма памяти Сергея Есенина» была тесно связана с хоровыми произведениями Сергея Васильевича Рахманинова. Не могу сказать, что это какая-то копия, нет! Но чувствуется уважение к направлению его хоровой музыки.
T-i: А повлиял ли Рахманинов на Шостаковича?
ВЯ: Нет, они принадлежали к совершенно разным музыкальным эпохам. Шостакович начал делать свои первые шаги как композитор уже в советской стране. Рахманинов в тот момент был эмигрантом, сознательно забытым советскими властями. Поэтому у них не было личного знакомства. А когда Шостакович все же начал обращаться к музыке Рахманинова, он уже был совершенно самостоятельным композитором со своим музыкальным языком. И поэтому для него это влияние Рахманинова могло быть только на интеллектуальном уровне, но не на композиторском. Но был, к примеру, Глиэр, чрезвычайно уважаемый и Прокофьевым, и Шостаковичем. Однако Глиэр, как и Рахманинов, в то время смотрел назад.
T-i: Рахманинов мог быть для них классиком?
ВЯ: Абсолютно! Так же, как и Чайковский.
T-i: Он не казался советским композиторам архаичным?
ВЯ: Нет, ни в коем случае. Вы употребили интересное слово — архаика. Дело в том, что музыка — это такая интересная вещь (если можно ее назвать «вещью»), что она не знает времени. Нам нравится музыка и в этот момент мы можем не отдавать себе отчета, что это музыка 18, 19, 20 или 21 века. В этот момент нам неважно, когда это было сочинено. Например, вот, мы слушаем «Симфонические танцы» — нас ведь не пугает, что это было сочинено в то время, когда Шенберг, Берг и Веберн были уже на том свете. (Смеется). Они уже модерн весь сочинили. Но нас это не волнует. Все равно Рахманинов есть Рахманинов. Мы не сравниваем его с определенным годом. В этом есть какая-то культурная ирония, так как иногда время чересчур локально, а музыка — никогда.
T-i: Рахманинов покинул Россию сознательно, потому что у него были, как говорил Ленин, «антагонистические противоречия» с советской властью. И сейчас многие из тех, кто покидают Россию, делают это именно из-за идеологических, абсолютно непримиримых противоречий. Чему опыт Рахманинова может научить сегодняшнюю российскую эмиграцию?
Виктор Ямпольский: Я бы сказал в одной фразе: почтовый адрес не играет никакой роли в том, кто вы такие. Это может быть Швейцария, Австралия, Северный полюс, но если вы русский человек — несите все с собой. Все с собой…
T-i: Рахманинов нес русскую музыку, несмотря на то, что прожил в Америке 25 лет?
ВЯ: Конечно. Со мной это произошло в 1973 году, когда я вдруг нашел себя на улицах Рима, идущим в американский консулат. И когда я узнал, что мы уже собираемся на самолет лететь в Соединенные Штаты, я сказал себе и своей семье: «Я еду в Америку как русский эмигрант и умру там как русский эмигрант». Вот уже прошло пятьдесят лет, и я считаю, что я совершенно точно тогда это осознал. Мой адрес теперь в Торонто, но это для меня роли не играет. Потому что все равно я есть тот, кто я есть. И для меня Московская консерватория и улица Герцена (сейчас она уже по-другому называется) никуда не делась. Все равно я вижу себя там, и я вижу все эти углы и здания. Вместе с ними живы все чувства, которые протекали через мое сознание между Мерзляковским училищем и Московской консерваторией. Никуда не исчез Ленинград, где я учился дирижированию. Россия во мне живет каждый день.
T-i: Так же, как она жила в Рахманинове?
ВЯ: Точно! Я помню, когда в 1960-е годы Игорь Федорович Стравинский на 80-летие приехал в Москву, он долго ходил около консерватории, осматривал здания, показывал пальцем и говорил, чей это был дом: «Вот это был дом графа Юсупова. Вот это был дом графа Толстого». Он все эти дома видел в своей памяти так, как они остались, а мы совершенно сходили с ума: человек, который знает, чей это был дом до революции — вы можете себе представить?!
T-i: Когда Рахманинов приехал в Штаты, у него была возможность кормить себя концертами, он жил в эпоху, когда не только в России, но и на Западе вся образованная часть населения дышала классической музыкой. Невозможно было себе представить образованную семье вне классической музыки. Поэтому аудитория у Рахманинова была большая, а музыкантов такого калибра было немного. Экономика музыкальной индустрии того периода позволяла музыкантам профессионально сохраниться. И Рахманинов тому пример. Прошло сто лет. Ситуация изменилась. С одной стороны, музыкантов стало гораздо больше в численном отношении. А аудитория их, наоборот, сильно уменьшилась, превратившись отчасти в музыкальные гетто. В крупных городах они существуют, но это очень узкие группы населения. В связи с этим, естественно, появляются самые мрачные прогнозы о будущем классической музыки. И вот несколько лет назад появилась нашумевшая книга Нормана Лебрехта о конце классической музыки. Автор именно из экономических соображений предрекает фактически ее конец. Что вы по этому поводу думаете?
Виктор Ямпольский: Я думаю, что музыка не умрет, а преобразуется. Это как в физике: энергия не исчезает. Она просто переходит из одной формы в другую, но не исчезает. Мы видим это четко по публике в концертных залах. Дело в том, что во времена Рахманинова, если человек хотел слушать музыку, он должен был идти в концерт. А теперь он не должен идти в концерт. Он включает у себя экран, и он может слушать любое произведение, которое ему захочется…
T-i: …в машине?
ВЯ: Да, может слушать, где он захочет. Но кто-то должен эту музыку в студии для него записать, чтобы он мог сравнивать разное исполнение. Очень изменился сам процесс передачи музыкальной информации. Вот откуда возьмутся люди, которые способны эту музыкальную информацию воспринять, это другой вопрос…. Сейчас трудно сохранить культурную связь поколений. Когда Рахманинов приехал в Соединенные Штаты, он получил сразу договор на 25 сольных концертов, потому что в то время в больших городах на востоке США жили люди, приехавшие из Европы. Это были люди музыкальной европейской культуры. Даже я, когда приехал, обратил внимание, что в любом доме стояло фортепиано. Но это результат европейской эмиграции. В США тогда жила публика, готовая слушать Сергея Васильевича Рахманинова. И то же самое с Прокофьевым было, который тоже очень много гастролировал.
Но теперь все сильно поменялось. И главное, что меня больше всего беспокоит, — это мост: связь между настоящим и прошлым. Мы не представляли нашу жизнь без знания нашей истории, нашего прошлого, связи с предками. А в «новом мире» этого нет. Здесь живут люди, у которых нет предшественников. Поэтому не понятно, зачем им вообще классическая музыка.
Текст: Ольга ОРЛОВА
Ольга Орлова 22.09.2023