НАСТОЯЩИЙ МАТЕРИАЛ ПРОИЗВЕДЕН, РАСПРОСТРАНЕН И НАПРАВЛЕН ИНОСТРАННЫМ АГЕНТОМ T-INVARIANT, ЛИБО КАСАЕТСЯ ДЕЯТЕЛЬНОСТИ ИНОСТРАННОГО АГЕНТА T-INVARIANT. 18+
Ещё год назад многим казалось, что российская наука на пороге краха. Массовое бегство учёных после начала «спецоперации», западные санкции, невыносимая психологическая обстановка внутри страны — разве может в таких условиях продолжаться нормальная научная работа? Оказалось, очень даже может. В своей колонке доктор биологических наук Александр Марков размышляет, почему большинство учёных предпочло остаться в России, как им сегодня работается на родине и с какими рисками и соблазнами они сталкиваются.
Университеты, институты и лаборатории продолжают работать — почти как ни в чём не бывало. Выдаются гранты, проводятся исследования, пишутся статьи. Учёные, оставшиеся в стране, не собираются бросать дело своей жизни. Санкции продемонстрировали полное бессилие: есть тысяча способов их обойти, в том числе и в том, что касается закупки (пусть и по завышенным ценам) реактивов и оборудования для научных исследований. А главное, люди, даже не поддерживающие политику российских властей, постепенно свыклись с новой реальностью, перестали воспринимать её как что-то невообразимое, несовместимое с нормальной жизнью и работой.
Главные новости о жизни учёных во время войны, видео и инфографика — в телеграм-канале T-invariant. Подпишитесь, чтобы не пропустить.
Я уехал из России в 2022 году по причинам в основном эмоциональным. Я понял, что не смогу свыкнуться с жизнью в стране, решительно стряхнувшей с себя последние ошмётки свободы, демократии и прочих ценностей «гнилого Запада» и развязавшей агрессивную захватническую войну — при искренней поддержке, что греха таить, заметной части населения.
Эмиграция почти всегда — удовольствие дорогое, даже разорительное. Радикальный дауншифтинг практически неизбежен. Я потерял многое, в том числе интересную и важную работу в МГУ (я заведовал кафедрой эволюции на биологическом факультете). Я потерял любимый домик в лесу на берегу Белого моря, где мы с семьёй проводили лето и были счастливы. Сомнений в правильности сделанного выбора у меня нет, да и опции «остаться» у меня на самом деле не было, потому что упомянутые выше психологические причины были непреодолимыми. Спасибо Израилю, ставшему моим новым домом. Но я не теряю связь с коллегами и слежу за ситуацией в России, пытаясь понять, как же так получилось, что столько хороших, порядочных людей по-прежнему занимаются своей любимой наукой и другими привычными делами, и всё у них в общем-то нормально.
Разобраться в этом мне помогла коллега, недавно вернувшаяся в Израиль из России, куда ездила на пару недель по делам. Она из таких же, как я, учёных — недавних эмигрантов. Она согласилась на условиях анонимности поделиться впечатлениями от общения с коллегами и друзьями, оставшимися в путинской России. Впечатления эти полностью созвучны тому, что чувствую я сам, общаясь с российскими коллегами онлайн, и подкрепляют мои гипотезы. Её рассказ, по-моему, не нуждается в дополнительных комментариях. Вот что она рассказала.
* * *
Все знают, что после начала «спецоперации» из России уехало много учёных. Никто точно не знает, сколько. Некоторые полагали, что для России эта утечка мозгов трудновосполнима. Когда размышляешь в таком ключе, к чувству глубокой и горькой печали примешивается толика злорадства: мол, попробуйте-ка теперь в России без нас сделать хорошую науку. Однако и печаль, и злорадство, по-видимому, лишены реального основания.
Злорадство принято в обществе осуждать, хотя это вполне естественное чувство, так как оно внедрено в наши нейронные контуры награды. Они возбуждаются, когда недругу плохо, и человек рефлекторно испытывает вспышку радости. Но в данном случае речь не идет о врагах: в России остались не враги — остались бывшие коллеги, с которыми связана и совместная учеба, и работа. Поэтому первый укол злорадства тут же гасится очевидной амбивалентностью ситуации.
И печалиться тоже нечего, так как большинство учёных осталось в России.
У кого-то нет финансовой возможности, других держит устроенный быт и сделанная карьера, третьих — семейные обстоятельства, четвёртые законно считают, что их дом Россия, какой бы она ни была.
Не стоит забывать и том, что многие искренне поддерживают политику страны и т.н. «спецоперацию». Их процент, вероятно, среди учёных ниже, чем во многих других слоях общества, но и в научной среде он не маленький.
Российские учёные продолжают работу. Научный поиск не остановился, научная гвардия, опытная и знающая, продолжает идти вперед. А на место уехавших специалистов немедленно пришли новые силы, потому что страна большая, а свято место пусто не бывает. Российская пресса рапортует даже об общем увеличении числа научных работников в последние пару лет, справедливо замечая, что «укрепление кадрового потенциала сферы науки и технологий — это одно из основных условий обеспечения требуемого сейчас властями достижения технологического суверенитета РФ».
Кто они, пришедшие на смену? Молодые, упорные, амбициозные. Их задор и целеустремлённость порой восполняют недостаток знаний. А возможно, и недостаток понимания того, что происходит вокруг. Одна из таких молодых специалисток с радостью мне сообщила, что ей «повезло», так как её научный наставник уехал, а ей «по наследству» достались сразу два больших гранта. С этими грантами она сразу уладила свои непростые жизненные обстоятельства, не говоря уже о научных перспективах. Другой молодой научный сотрудник получил в свое распоряжение лабораторию, отметив, что пусть у других в последние два года всё неладно (он аккуратно выразился, молодец!), а у него работа, наоборот, пошла в гору. И деньги появились, и лаборатория, и свои темы. Что же, я верю, что молодежь справится, верю, что через некоторое время у них нарастёт и опыт, и экспертное понимание в своей научной области.
Финансирование науки в 2022 году тоже оказалось весьма неплохим. Как ни удивительно, в этот период у научных работников стало больше грантов, которые дают существенную прибавку к зарплате, а также возможность закупок по надобностям. Люди, которые годами безуспешно подавали заявки на гранты, вдруг их получили. Один из таких учёных с горечью заметил: «Зачем они мне теперь, когда все мои студенты разбежались?». Другая (неожиданно получившая даже два гранта) сказала: «Что за чудеса, с чего бы наши темы вдруг так понравились экспертам?» Оба вопроса риторические. Здесь важно, что в 2022 году властям, видимо, показалось нужным влить в науку дополнительное финансирование. Может быть, они тоже были тогда на нервах и опасались, что что-то пойдёт не так.
Но все пошло так, и уже в 2023 году грантов снова стало меньше. В численном выражении снижение не слишком заметно (например, по биологии и наукам о Земле в 2022 году одобрили 559 проектов, а в 2023 — 496). Но в денежном выражении с учетом инфляции и роста цен на расходные материалы это снижение для ученых весьма неприятно. Руководители биологических грантов жалуются, что цены на их обычные расходники поднялись в 4-5 раз. Ещё бы — теперь их приходится добывать в обход санкций, кружным путём через цепочки посредников, так что цены не могли остаться прежними. Геологи сетуют, что были закрыты или отложены до лучших времен некоторые проекты с Роснефтью, которые готовились и планировались до 2022 года (в частности, проекты по изотопным исследованиям и датировкам). Сказались международные санкции по закупкам топлива. Но все это вряд ли остановит развитие науки в России: изобретательные учёные умеют приспосабливаться. Тем более, что за последнее десятилетие был приобретен изрядный приборный фонд. Его хватит на несколько лет.
Внутренняя научная экспертиза в стране, безусловно, работает. Рецензирование в журналах никто не отменял. На мой взгляд, российские учёные за последние два десятка лет приобрели опыт качественного рецензирования, а их научная квалификация и ответственность в среднем высокая. Так что по инерции в российских научных журналах публикуются хорошие работы. Правда, есть признаки, что планка рецензирования понемногу снижается, так как даже в хороших российских журналах стали появляться не слишком добросовестные статьи.
Нормальному научному процессу необходима внешняя экспертиза (читай: «связи с зарубежными коллегами»). Совместные научные проекты, научное сотрудничество с США, европейскими странами сейчас по большей части остановлены. Зато Россия активно налаживает научные связи с Китаем. Это и научный партнер, и, по всей видимости, неисчерпаемый источник оборудования, запчастей и материалов, приобретаемых в обход западных санкций. Один из моих знакомых, хороший специалист-океанолог, в этом году ездил с группой коллег в Китай в научную командировку. На мой вопрос, что они там делали, он ответил: «Нас прокатили по Китаю, показали страну, угощали всякой едой…».
— А с работой-то что?
— Ничего особенного, просто так покатались. Давно хотел побывать в Китае!
В чём смысл таких поездок? Возможно, это просто демонстрация готовности к сотрудничеству с обеих сторон. Через Китай предполагается налаживание альтернативной сети международных контактов.
Так или иначе, работа продолжается, темы утверждаются, пишутся отчёты, планируются и проводятся эксперименты и полевые экспедиции, зарплаты по российским меркам неплохие. У оставшихся в России ученых всё хорошо. Ну, а уехавшие, конечно, много потеряли, по крайней мере в том, что касается их научной деятельности.
Вряд ли для кого-то новость, что большинству учёных старшего и среднего поколения, покинувшим Россию после начала войны с Украиной, приходится устраивать свою жизнь и карьеру практически с нуля, даже если у них есть важные научные заслуги и публикации в высокорейтинговых журналах.
Дауншифтинг коснулся всех сторон их деятельности: сначала трудный поиск работы, потом, в случае успеха — работа по чужим идеям и проектам, низкая зарплата, статус примерно на уровне лаборанта. Невесело. В такой ситуации каждый день приходится отвечать себе на вопрос: а стоило ли?
Ну, это как жить с монстром под кроватью. О котором всё время помнишь. Даже если его не видно, знаешь, что он там сидит, но говорить о нем нельзя.
В российских лабораториях и коллективах другие монстры под кроватью. Там не принято говорить о политике и своих политических размышлениях. Не обсуждается и положение на фронте. Если что-то изредка и произносится вслух, то лишь слова одобрения с сопутствующими пояснениями, близкими к официальным телевизионным. На обсуждаемой повестке только величие и непобедимость России. Иногда звучат личные истории, как хорошо было украинцам и русским вместе в советское время, и как потом украинцы обидели и оскорбили одного моего «родственника / знакомого / соседа». Несогласные должны помалкивать, ведь в современной России они не могут открыто высказать свою точку зрения, не попав под уголовную статью. Одна моя пожилая сотрудница сказала так: «Мы в советское время привыкли не говорить про политику, так что мне и сейчас нетрудно вернуться к такому поведению». Это разумно, ведь коллегам нужно работать вместе вне зависимости от их взглядов. Наука — наукой, а личные отношения никуда не деваются. Поэтому за обсуждением РНК, кристаллов, экологических ниш и изотопов все равно маячит вопрос, на чьей ты стороне. И для продуктивной работы лучше не только не обсуждать его, но и стараться об этом не думать. Правда, это не всегда получается. Так, одному из моих оставшихся коллег пришлось уйти с поста заведующего лабораторией, пожертвовав деньгами и карьерой, так как он не смог, по его словам, руководить сотрудниками, стоящими на противоположных с ним позициях.
Но по большей части научные работники уже «уговорили» себя перестать думать о фронте и политической обстановке. Это необходимо для работы и, на самом деле, не так уж и трудно.
В арсенале мощных успокоительных доводов выделяются два: «ничего не изменилось, в магазинах все есть, и выставки с концертами интересные» и «моя задача — делать свою работу». Оба довода мне приходилось слышать в разных вариациях не однажды.
Уход в работу — самый удобный и естественный путь для учёного в тяжелой ситуации. Научная работа — это интересно, это важно для него самого и даже довольно престижно с точки зрения окружающих. Работа позволяет отвлечься от гнетущих реалий окружающей действительности. Настоящий учёный и так все время погружен мыслями в свою работу, ведь обдумывание заковыристых тайн мироздания не заканчивается с уходом домой и не начинается с приходом на работу. Так что занятия наукой естественным образом помогают выживать в условиях внутреннего сопротивления политическим событиям в стране.
В разговоре о привыкании к несвободе, к поведенческим рамкам, установленным репрессивным режимом при поддержке заметной части общества, один мой знакомый психолог, выпускник ВШЭ, высказал простую мысль. Чтобы постоянно осознавать эти рамки, помнить об их несоответствии твоим собственным моральным установкам, требуется эмоциональное усилие, душевные затраты. В целях экономии душевных сил эти усилия лучше не прикладывать, а пустить все на самотёк. Тем более, что результат — ясное понимание реальной обстановки — радости не прибавляет. Для сохранения душевного равновесия, да и просто для выживания большинству людей проще и лучше принять всё как есть. Поэтому даже в науке, сколь бы прозорливые умники там ни работали, будет то же самое — постепенное и неизбежное принятие текущей ситуации.
Действительно, люди постепенно принимают сложившуюся ситуацию и привыкают к жёстким рамкам несвободы. Всё по классической последовательности принятия горя: отрицание-гнев-торг-депрессия-принятие. Было отрицание: в первые месяцы казалось, что вот-вот всё кончится, ведь не может это безумие продолжаться долго. Люди занимали выжидательную позицию. Был гнев: самое популярное новогоднее пожелание 2023 года породило мемы с Дедом Морозом, вздыхающим над горой писем: «Что я вам, киллер что ли?». Была (и есть сейчас) депрессия: употребление антидепрессантов в 2022-2023 годах в России выросло примерно вдвое. На стадиях от гнева до депрессии люди часто уезжали. А теперь те, кто остались, приходят к принятию. У некоторых остаётся надежда, но надежда — она вообще как улыбка Чеширского кота. Умирает последней и висит в воздухе ещё долго после того, как не стало самого кота».
* * *
Какой напрашивается вывод после рассказа коллеги?
Принятие. Это как раз то, чего хочет власть, делающая всё возможное, чтобы ценные специалисты могли спокойно заниматься своим делом, продолжать business as usual. Репрессии проводятся достаточно энергично, чтобы запугать несогласных и заткнуть им рты, но так и не стали достаточно массовыми, чтобы спровоцировать всеобщее паническое бегство. Границы остаются открытыми, цены растут не так уж быстро, новых волн мобилизации нет, а продукты в магазинах — есть. Властям прекрасно удается сохранять видимость полного порядка. Да и только ли видимость? По-моему, путинский режим одержал на внутреннем фронте решительную победу. И это придаёт ему решимости еще яростнее биться за свои дремучие идеалы на фронте внешнем.
Текст: Александр Марков
Александр Марков 14.05.2024